У русских, особенно среди интеллигенции, было много традиций, не совместимых с тоталитарной диктатурой. Новые правители учли это и взялись за формирование новой интеллигенции, лояльной по отношению к правящей партии, и за ликвидацию влияния немногочисленного просвещенного класса (унаследованного от довоенного периода) с его духовным Разнообразием и моральной горячностью. Советскому режиму удалось осуществить эти преобразования, и к началу 30-х годов в стране осталась огромная недифференцированная масса, поставленная под контроль сильно централизованного, Действующего скрытно и жестокого правящего аппарата.
Когда «дрожжи» дореволюционной интеллигенции были выведены из политического организма страны, народ, как правило, стал обращаться к более простым и старым концепциям природы «правления» или «власти». Вековечная привычка жить под огромной, произвольной и непознаваемой «властью» возродилась с полной силой. «Маленький люд» вновь принялся за изучение таинственных признаков и примет «власти», робко надеясь, что ему удастся распознать ее намерения. Народ не верил в свою способность влиять на эту власть, но испытывал потребность отождествить ее с какой-то личностью. Так, Сталин, сам по себе в высшей степени неподходящий кандидат для этой роли, превратился во всемогущего, всевидящего полубога, чьи суровые, а порой жестокие и произвольные действия должны были каким-то образом восприниматься массами как часть непостижимого, но необходимого плана достижения высшего блага не для людей, а для человека. Даже и сегодня советские коммунисты рассказывают, как глубоко они «верили» в Сталина и как трудно было им признаться самим себе, что этот «всеведущий учитель» оказался не столь уж мудрым. Русские по традиции (т. е. по их традиционному, незападному образу мышления) надеялись, что «власть» будет действовать им на благо, но они не верили, что смогут контролировать ее, разве что экстравагантными взрывами лояльности и преданности, которые впоследствии, возможно, будут вознапраждены благожелательностью правителей.
По традициям русской культуры «власть», как принято считать, подразумевает право решать все, определять, что должен делать трудовой народ, пде он должен жить и о чем думать. Вот почему русским часто трудно понять какофонию мнений в западных странах. Так было в прошлом, так обстоит дело и сейчас. Если какая-то газета, какая-то радиостанция или какой-то комментатор выражает мнение, противоположное мнению президента Соединенных Штатов, то это, как они охотно верят, должно быть частью какого-либо коварного заговора, ибо истинная «власть» не потерпит разногласий или отклонения от «истины», защитником которой она является. И точно так же, поскольку роль истории, в коммунистическом смысле слова, сводится к доказательству правильности нынешней политики правителя, то вполне естественно и необходимо почти непрерывно перекраивать ткань истории в назидание народу и с целью поощрения его к участию в борьбе света против тьмы. Обычные исторические факты неизбежно становятся «первыми жертвами» этого абсолютно утилитарного взгляда на историографию, низведенную до уровня нравоучительной пьесы.