Коммунистические государства на распутье (Бромке, Мосли) - страница 88

В тот самый день, когда это выступление было опубликовано в «Руде право», один из критиковавшихся редакторов, с-тевчек, напечатал в своем журнале, органе словацких писателей, статью, подводившую итоги истекшего года[109]. Говоря о 1963 годе как о времени «возрождения», «антидогматизма» и «правды», он заметил, что это был также год «социализма», Но социализма нового вида:

«…социализм… приобрел такие свойства и признаки, ко-торые прежде наличествовали в нем лишь в медицинских Позах. Он стал гуманным, он сам очеловечился. Так, например, исчез призрак боязни за последствия критики, ошибки, откровенности, за подлинный облик человека, находящегося 8 оппозиции. Люди вновь вкладывают правильный смысл в слова, которые недавно относили к «идеалистическому лексикону», например совесть, часть, правдивость и т. д. Чувство уверенности и безопасности, сознание свободы, обязанность быть смелым и думать, задача формирования собственного умa, собственной личности — все это не всегда дозволялось. Теперь человеку, лишенному этих качеств, будет не по себе». В заключение он писал:

«1963 год, этот добрый старый друг, уходит. Однако он остается в истории, в нашем сознании, в наших задачах завтрашнего дня. И в наших газетах».

В том же номере писатель Ладислав Мнацко попытался подвести итог «замечательному 1963 году» и назвал его его «годом дискуссий, идей и поступков, зачастую еще робких и утаиваемых, но тем более значительных… В первый раз на съезде (то есть на XII партийном съезде) откровенно и с чувством ответственности обсуждались вопросы, которые в течении длительного времени замалчивались, утаивались и подавшись. Это открыло «зеленую улицу» спорам, а через них рассмотрению истины и ее оценке».

Высказывались и неверные взгляды, признавал он, но это не удивительно «после стольких лет замыкания в себе и поисков путей, ведущих только в сферу личного». Но даже ложные взгляды, «выражаемые любым человеком сверху или снизу», могут быть полезны, «если на них отвечают правдиво в корректно». «Не насильственными средствами, но силой убедительных аргументов». «Дискуссия продолжается, — заключил он, — она даже становится более глубокой, и ей никогда не следовало бы прекращаться. Напротив, в условия* социалистической демократии именно дискуссия является самым действенным «корректором» ошибок и гарантией невозможности новых искажений во всех областях нашей жизни».

Что же сказать о будущем? Чехословакию так долго считали послушным сателлитом, «добрым товарищем Швейком» от коммунизма, что события 1963 года явились довольна большой неожиданностью как для заграницы, так и, несомненно, для самих чехов и словаков. Брожение в 1963 году в частности, мужественная позиция, занятая словацкой коммунистической интеллигенцией, поддержанной ее чешскими коллегами, свидетельствует о том, что мы недооценивали потенциальные возможности этих двух народов. Мы были склонны считать чехов и словаков пассивными и даже трусливыми, рассматривая их поведение при Сталине и Хрущеве как характернее для всей их истории и забывая, что в прошлом были прецеденты (например, в 1848, 1914—1918, 1938, 1943 и 1945 годах), когда некоторые чехи и словаки высказывали свое нежелание мириться с неугодным им господством и готовность идти на риск оппозиции, ссылки и даже мятежа. Мы были склонны предполагать, что традиция Масарика и Бенеша, кратковременная с точки зрения национальной независимости, но уходящая своими корнями в глубь эпохи, предшествовавшей 1914 году, была ликвидирована высылками и преследованиями, забывая, что представители старого поколения продолжали сохранять верность этим великим людям, что эта традиция едва ли была полностью вытравлена даже из сознания нового поколения, выросшего при коммунизме. Мы также были склонны забывать сильную и радикальную духовную традицию, восходящую к XIX веку. Хотя она и создала благоприятные условия для торжества коммунизма в 1945—1948 годах, она вместе с тем оставила наследие марксистской и социалистической мысли, которое не могли уничтожить эксцессы сталинистских искажений социалистических и коммунистических идеалов. Мы также считали что национальное сознание чехов и словаков было стерто годами советизации и кажущегося примирения с советским господством и поэтому не могло быть фактором, стимулирующим сопротивление советскому правлению и его эксцессам. Мы не заметили, что подчинение словаков централизованному чешскому коммунистическому господству не умалило чувства словацкого национализма даже среди коммунистов. Мы также были склонны считать, что чешские и словацкие коммунисты смирились с неполноценной десталинизацией Чехословакии, и не понимали, что кампания по реабилитации и проведенные реформы были вызваны соответствующими горячими стремлениями представителей движения, разочарованного террором пятидесятых годов и ложью, характерной для начала шестидесятых годов.