Де Ружмон отмечает, что три года – предельный срок для пламенной, но не встречающей препятствий любви. Поэтому срок, когда любовный напиток перестал действовать, был выбран правильно. После этого срока начинается другая, спокойная, дружеская любовь. Ведь чтобы страсть оставалась мучительно горячей, ее нужно подпитывать новыми опасностями.
Кроме того, де Ружмон говорит, что миф о Тристане скрывает в себе ужасное, тайное, постыдное желание, присущее всем нам, – нечто столь страшное, что мы даже не можем об этом сказать, разве что очень иносказательно. И потому мы символически говорим о стародавних влюбленных древних времен. А на самом деле мы не можем говорить об этом потому, что жаждем смерти:
Волшебство появляется потому, что страсть, которую предстоит описать, обладает столь пленяющей силой, что ее невозможно принять без угрызений совести… Церковь осуждает ее как греховную, а здравый смысл воспринимает ее как патологическое излишество. Таким образом, она не должна вызывать восхищения до тех пор, пока не освободится от всякой видимой связи с человеческой ответственностью. Именно поэтому необходимо ввести в повествование любовный напиток, который действует волей-неволей, и – что еще лучше – его выпивают по ошибке.
Любовный напиток – это алиби страсти. Он наделяет каждого из двух влюбленных возможностью сказать: «Вот видишь, меня совершенно ни в чем нельзя винить; ты же видишь, это выше моих сил». Однако благодаря этой обманчивой необходимости все, что они делают, направлено к роковому завершению, к которому они так стремятся, и это завершение они могут приблизить своего рода хитрой решимостью и максимально точной ловкостью, чтобы не подвергнуться моральному осуждению… Кто бы осмелился признать, что он ищет смерти… что всем своим существом он стремится к уничтожению своего существа.
Только в момент смерти мы перестаем позерствовать, бороться и сопротивляться; только тогда мы сбрасываем с себя путы разума, прекращаем участвовать в играх разума, связанных с политикой и религией, освобождаемся от проблем и тревог и становимся частью жизни в ее сущности, самой органической. Парадоксально, но именно в момент ухода мы становимся открыты жизни, как никогда. На эту тему Дилан Томас написал прекрасный сонет:
Пять деревенских чувств увидят все всегда:
Зеленая ладонь им не родня, – однако
Сквозь мусор мелких звезд глаз ногтя увидал,
Что горсть моя полна звездами зодиака,
А уши видят, как любовь под барабан
Уходит, в злую даль ракушечного пляжа,
Семь шкур с нее содрал морозец-хулиган,