* * *
Гомлин был невысокий. Для гомлина. Всего лишь метра три высотой. И в руках у него была вовсе не дубина, как было описано в книгах. Просто палка. Очень толстая палка. Со среднее деревце.
— Ырр? — спросил он, нависая над лошадью Гарута. Лошадь потупилась, попятилась. Кажется, она затруднялась ему ответить.
Гарут щелкнул пальцами, привлекая внимание гомлина. Тот похмурился, поскрипел извилинами и, наконец, перевел взгляд на него.
— Хурр?
— Дэм, есть чем его заинтересовать? — тихо, почти не шевеля губами, спросил Гарут.
— Что? — не понял я.
— Эти твари падки на все необычное или блестящее.
Я пошарил у себя в седельной сумке и выудил стальной кубок, из которого привык пить монастырское вино. К слову, кислое и недобродившее.
— Давай это сюда!
— Погоди, — возразил я, — может еще чего найду… А этот кубок пригодится…
— Да где он тебе может пригодится?! На привале у родника? У нашего друга сейчас лопнет терпение…
Я мысленно махнул рукой и перебросил ему кубок.
— Гом! Гом! — Гарут помахал сверкающим сосудом в воздухе. — На!
— Ррр, — одобрил гомлин и молниеносным движением выхватил кубок. Покрутил, понюхал, попробовал на зуб. Потом потер о свою жесткую шерсть на груди и поднес к глазам. Псевдогномья сталь тускло отсвечивала. Люди, пожертвовавшие нам котомку с барахлом, на мой взгляд, были ворами, который ночь застала в дороге неподалеку от монастыря, а своим лишним хламом они расплатились… то есть, отблагодарили за приют. Кубки из стали делали гномы, но этот по качеству до гномьих стандартов явно не дотягивал. Хотя, он не ржавел и не гнулся. Даже в крепких гомлинских лапах.
— Ыыы. — Великан отошел на обочину дороги, играясь с кубком и давая нам проехать. Лошади не заставили себя упрашивать и бодрой рысью припустили в редкий лес.
— Жаль кубок, — сказал я.
— Камней в нем нет, сталь паршивая… дорог как память?
— Вроде того, — усмехнулся я. — Он попал ко мне от очень интересных людей.
— И с какими же интересными людьми общаются монахи-отшельники?
— Не отшельники, а стражи приграничья…
— Ха-ха. Стражи. — Гарут искренне веселился. — Оплот последней милости.
— Между прочим, в этом оплоте ожила статуя Создателя.
— Ожила потому, что монастырь ваш крайний, и от него ковылять до орков ближе.
— Хам, — покачал я головой.
— Прагматик, — возразил Гарут. — И ты никакой не избранный, чего бы там ты себе не навоображал.
— Да я и не… — начал я и осекся. Разумеется, я не думал, что Господь избрал меня для великой миссии, долго думая и рассматривая нити моей судьбы. Но я после этих слов понемногу начинал беситься. Нет, грешно это. Я монах, я должен смиренно исполнить волю Его.