— Не тот порядок, — перебил Коротков. — Казалинский, Перфильев и я.
— А не желаете поставить себя в середину?
— Я только передатчик. Ну и приемник, если уж вам так хочется.
— Значит, главным был Казалинский?
— Да.
— А роль Перфильева в чем заключалась?
— Он выписывал столько материалов, сколько требовал Казалинский.
— Вы, должно быть, плохо знаете, как распределяются фондируемые материалы. Существует разнарядка.
— В этой кузне я не разбираюсь. Знаю, что определенным лицам выписывалось больше, чем надо. Их указывал Казалинский. От них я получал деньги, отдавал Казалинскому, а он выделял часть Перфильеву.
— А вам?
— Маленькую часть.
— А что значит — указывал?
— Казалинский через меня называл Перфильеву фамилии толкачей из тех, которые приезжали что-нибудь получать.
Тут была некая шаткость. Журавлев отвел взгляд в сторону, сказал как бы в пространство:
— Такой осторожный человек… — Он в точности повторил ту же фразу, которую произнес полчаса назад, имея в виду Казалинского. — Непохоже на него. Сам себе искал клиентов… Их было довольно много. Это опасно. Вот с Сидоренковым он вел себя правильно… А здесь, простите…
— Намек понял. Были клиенты и от меня, — признал Коротков.
— Мы все это зафиксируем в протоколе. Я не предупреждал вас об ответственности за дачу ложных показаний, но, надеюсь, вы сознаете…
— Не беспокойтесь, сознаю.
Журавлев сел за стол и на разлинованных бланках записал по порядку вопросы и ответы. Он записал их в самой сжатой форме. Закончив, прочитал протокол и сказал:
— Вы подозреваете, что тормозные шланги мог повредить Казалинский?
— Больше некому.
— Сейчас вы в этом уверены, судя по вашему тону. Откуда появилась уверенность?
Не показав вида, Журавлев, однако, был действительно удивлен уверенным тоном Короткова. Если версия о предумышленном убийстве Перфильева верна, Короткову ни с какой стороны не выгодно обвинять Казалинского в покушении на его собственную жизнь, ибо ничто другое не может так подкрепить эту версию. Не иначе Коротков что-то замыслил. Журавлеву пока оставалось только гадать и внутренне поражаться холодной расчетливости этого совсем еще молодого человека. В самый раз было задать себе наивный вопрос: «И откуда такие типы берутся?» Но Журавлев во время работы подобных вопросов самому себе не задавал. Разве что после, по дороге домой.
— Я говорю, больше некому, — повторил Коротков.
— Нужна веская причина для таких чрезвычайных мер.
— Зачем ему свидетель, который все знает?
— Все-таки одним этим трудно объяснить поведение Казалинского.
— Чужая душа — потемки.