После матери у Эсбэ остались кое-какие украшения — сережки, кольца. Матрена в Москву ехать боялась, да и неграмотная она, даже деньги считала кое-как. Ну моя мама съездила, сдала в торгсин.
Уголь мы подбирали на станции, а с пилорамы носили горбыль и щепу.
Иногда я звал Эсбэ к нам пообедать или поужинать, но он сначала соглашался, а потом сказал: «Я наемся, а Оля с Матреной?» И не стал ходить.
Понемногу все как будто налаживалось, Эсбэ начал веселее глядеть, но один раз произошла неприятность.
Там у нас на Красной, в доме номер четыре, жили недавно поселившиеся две семьи, которые дружили только между собой, а с другими знаться не желали. На две семьи — пятеро братцев, мордастые такие ребята, пухлые. Они с нами тоже не водились.
И вот раз в выходной день идем мы мимо этого дома, и самый старший из братцев, повыше нас ростом, кричит Эсбэ от своего крыльца:
— Эй ты, арестантов сын! Щепок-тряпок не надо?
Эсбэ кинулся на него, а они все пятеро там были.
Я на подмогу. Завязалась драка, и нам пришлось плохо. Но тут появился Брысь.
Он их даже не бил, просто расшвырял. И говорит, когда Эсбэ объяснил ему, в чем дело:
— Вы, толстомордые! В следующий раз ноги оторву и галоши есть заставлю.
Больше они Эсбэ не трогали, но он после этого как-то сник.
А в сороковом году произошло новое несчастье. Брысь попался на месте преступления — его взяли вечером в промтоварном магазине. Был суд, и его судили как взрослого, он уж совершеннолетия достиг. Дали три года. Он исчез из нашей жизни. Но, выражаясь красиво, не из наших неокрепших душ.
В сорок первом году, в июне, когда мы выпускные экзамены сдавали, Эсбэ приняли на работу в городскую газету, корректором. Редактор раньше дружил с дядей Андреем. И к тому же Эсбэ был грамотный, сочинения писал без единой ошибки.
А я уехал из Электрограда в октябре, когда цех отца эвакуировали. Оля, между прочим, уже в первый класс пошла.
Рассвело. Полковник Серегин встал из-за столика, открыл окно. На улице было прохладно и тихо. Свежий воздух выдавил из номера сигаретный дым.
— И больше вы его не видели? — спросил Басков.
— Эсбэ? То есть Шальнева? Нет, не видал. — Серегин как будто смутился и снова обернулся к окну. — Не ценим мы в молодые годы того, чего не вернешь… Я ведь на юрфаке в Москве учился. До Электрограда два часа езды. И не выбрался… Хотелось, очень хотелось, да все некогда… Одно оправдание — уже на втором курсе женат был. А счастливому не до прошлого…
Они договорились, что в десять часов утра отправятся в Электроград. Басков домой не поехал. Серегин дал ему одну из двух подушек, снял с одеяла пододеяльник, и Басков устроился на диване.