Бунт
В закутке между растёбинскими койкой и тумбочкой — словно надоевшую картинку подмазали вдруг свежим бликом — нетронутая бутылка пива. На горле — этикетка с распоясанной вязью, готовой сорваться в расхлябанную: «Жигулёвское».
— Спасибо, между прочим, ночной гостье, — глянув на Никиту притворно-укоризненно: вот же барабанщик, чуть мне тогда утренний кайф не обломал, — Позгалёв реквизировал из его рук находку, с куцым шипом откупорил зубами и выдал каждому в стакан пенную треть:
— Не совсем пропащий день!
Сидя по койкам, друзья уныло цедили свои порции, о своём же размышляя. С вариациями своё было в ту минуту до скучного общим: как ответить на ультиматум Лебедева? Или им уже мат — приперты вчистую, обречены на склад тухлых матрасов и унизительные крысиные перебежки по санаторским коридорам весь оставшийся срок?
В который раз Никита разглядывал подтирку, выданную Лебедевым взамен изъятого документа: «Настоящим временное удостоверение личности выдано мичману Растёбину Н.К. в том, что он является отдыхающим санатория Министерства обороны СССР „Звезда“».
Невольный виновник их злосчастий — мичман Мурзянов — пытался выглядеть отрешённо. Получалось не очень. Кроме лебедевских козней, мичмана тревожило нечто еще, справиться с чем его незадачливой физиономии никак не удавалось. А Позгалёв, впустив в кровь пивной хмель и налившись своей багровой неунывающей ухмылкой, принялся честить «тропическую моль», «клеща», «слизня» (и ещё с десяток новых прозвищ), подсекая тяжёлым подбородком воздух. Впрочем, как всегда, без особых намёков в голосе — по злобе он раздухарился, или комендант даже злобы особой не заслуживает.
— Мозгоклюй оказался с сюрпризом. Недооценил я. Правильно, Мурз, ты его тогда у Гии хотел рихтануть. Так бултыхаешься, и знать не знаешь, какие тут на суше субчики ходят. Экземпляр.
Никита от скуки взял с тумбочки брошюрку по истории Хосты, раскрыл.
«Согласно легенде, именно к Орлиной скале, что на Ахуне, был прикован Прометей. Ахун в языческой мифологии адыгов — бог овцеводства, покровитель рогатого скота…»
Хм… всего лишь бог овцеводства?
— Понятно, работа сучья, — продолжал взвинчивать себя Ян, — но паразит поразил. Ещё б одно его кривое слово — хлопнул бы клопа, и дело с концом: забирайте в дисбат.
В окошко влетела крупная муха. Пожужжала меж Никитой и Аликом, грузно набирая высоту, пошла к потолку, чтобы где-то там, за люстрой, в сумрачном молоке белил, потеряться. Мурзянов, широко раскрыв рот, проводил её взглядом мальчишки-авиамоделиста, метнул в Никиту странно-подозрительный взгляд.