— Руки! — растопыривала свои инеистые колючки Катерина.
С Позгалёвым, впрочем, Катя вела себя нарочито холодно, словно поняла — такого охмурить можно лишь показной неприступностью.
— Стакашей, что ль, дай, — для видимости затухал Ян, — или мензурок.
— Коменданта сейчас позову, будут стакаши-мензурки.
— Зря ты, зая, такая зимняя. Знаешь, чей это презент? — грохотал ногтем по бутылке Ян. — Лебедевский. Так что всё с высочайшего…
— Я вам не зая, — одёргивала халат резко, как боец гимнастерку, — сначала педали, потом хоть упейтесь. Прячьте, пожалуйста, бутылку.
— Хорошо, хорошо, только не рычи, зая.
«Солнцедар» шёл Никите на хранение. В трусах и шлёпанцах Ян седлал велотренажёр, выпячивая сестричке для кардиоприсосок кудлатую кубатуру груди.
— Щас цифру с нас снимут, оздоровят — и можно подрывать дальше. Давай, зая, опутывай проводами, раз не терпится вытащить всю правду из моего насоса.
А мичманом тем временем начиняли барокамеру. Щёлкала тяжёлая дверца с иллюминатором. Сквозь толстое стекло усатый Алик смотрелся очень важно, словно первый турецкий космонавт. Целительный кислород щекотал усы, и те ходили за стеклом туда-сюда, вроде щёточек-дворников.
Обмотанный электричеством Ян подступался педалями к первому своему километру, когда ещё без погрешностей осциллографа можно выдать дюжину-другую энергичных баек:
— В этой лапше, толмач, как петрушка на ниточках, — жаловался Ян, — сейчас зая сдёрнет провод, который с присоской ко лбу и вытащит из меня все мои фантазиии по части ее прелестей. Придётся тогда под Мендельсона. Только посмотри на эту красоту, — обжигал плотоядным прищуром Катину фигуру, — какая тут к черту кардиограмма!
— Не разговариваем! Крутим интенсивней!
— Говорю ж — чует. Катя, лучше глянь те почеркухи, меня без педалей кой от чего шкалит!
— Хочется поговорить? Дождетесь, позову Лебедева — поговорите.
— Строгая нам попалась зая, — наращивая обороты, изображал притворную боязливость Позгалёв.
Лебедевских сестричек штабное сердце не интересовало, поэтому Никиту они не замечали, дозволяя сидеть тихо в сторонке, наблюдать, как добывается цифра из видяевцев. А те страдальчески каруселили по кругу: барокамера, велотренажёр, беговая дорожка, — меняя скучные аттракционы, отжимающие бухгалтерию сердца то под нагрузкой, то в кислородном покое. С другой стороны, чего кобенятся, — искренне не понимал Растёбин, — тоже мне тяготы — давить педали, рассматривая фотообои с подмосковным лесом или глотать стопроцентный кислород. Здоровья ж для! Никита поглядывал на Катю, Катя, украдкой, — на Позгалёва, любуясь его зеленоглазой неотразимостью.