После нескончаемого виляния и шлепанья колес по грязи я заглушила мотор на подъездной дорожке и, не вылезая из машины, огляделась. Два флигеля с волнистой черепицей, каменные стены, прорезанные окнами без стекол, старая мельница, которая давно стала просто башней с провалившейся крышей, – элементы декорации. Не могу сказать «то, что осталось», потому что всегда так и было. Летом или в другое время года, хотя бы и посреди зимы, ежели Женс принимал соответствующее решение, мы репетировали в тех жутких декорациях, которые сейчас открылись моему взору. Иногда мы спускались в подвалы – старые винные погреба, переоборудованные для наших целей, воздух там едва согревался кондиционерами, но наши упражнения там были более трудными.
Озираясь с каким-то идиотским любопытством, я задавалась вопросом, что сказал бы Женс, окажись он здесь со мной. Возможно, «возрадуйся, Диана Бланко, о, возрадуйся: это место сделало из тебя одну из лучших наживок страны». Может, это и так, но я не испытывала по этому поводу ни малейшей радости. И уж во всяком случае, вернулась в это поместье вовсе не ностальгировать.
«Это здесь должна я тебя ждать? – проговорила я про себя, мысленно обращаясь к моей цели, моей добыче, моей тайной страсти. – И ты придешь ко мне, распустив слюни, где бы ты ни был, с твоим мальчиком или без него?» Я в это не верила, но мне не оставалось ничего, кроме как верить Женсу. И вдруг я подумала, что если это средоточие страданий, воплощенное в старых камнях, послужит мне для спасения сестры, о, тогда – разумеется, да, мой дорогой профессор…
«Конечно же, я радуюсь. Я ощущаю просто неземную радость».
Я взглянула на часы на приборной доске и убедилась, что до темноты остается меньше трех часов. Пора двигаться.
Дверца моей «тойоты» хлопнула расстрельным выстрелом, когда я закрыла ее, выйдя из машины. Именно это заставило меня осознать стоявшую вокруг мертвую тишину. Было холоднее, чем в городе, но этого я ожидала. И запахи: пахло влажной землей, гнилым деревом. Я достала с заднего сиденья спортивную сумку и направилась ко входу. Входную дверь главного флигеля украшал массивный навесной замок, и эта деталь выглядела тем более смешно, что рядом зияло разбитое окно, через которое проникнуть внутрь мог кто угодно. Стряхнув пыль со своих видавших виды джинсов, я обошла этот этаж. Там было всего одно помещение, однако причудливой формы. Свет, хотя и тусклый, все еще проникал через окна, рисуя серые прямоугольники на полу. В центре комнаты была лестница, уходящая вниз. Я прошла мимо – спускаться мне, естественно, не хотелось. Снизу доносились какие-то звуки, похожие на топот, и я подумала, что не в первый раз увижу здесь мышей, – такое бывало, особенно когда мы приезжали после долгого перерыва. И я содрогнулась, припомнив, что Женс порой использовал их в наших постановках.