Разумеется, ни темнота, ни состояние этого места не создавали серьезного препятствия при осмотре: у меня был наготове, словно каленым железом выжженный, план этой пещеры, и когда я вновь услышала тот же звук, на сей раз гораздо ближе, то, справившись с волнением, двинулась вперед.
Я знала, что в подвале были оборудованы две сцены, разделенные коридором, который вел в другие помещения – комнатку для реквизита и костюмов, столовую, а также большую комнату в самом конце, которая служила нам спальней. Здесь все было предусмотрено, чтобы провести несколько дней всеми позабытыми – и Господом, и людьми. Звуки доносились из дальней части подвала: так-так, хлоп-хлоп. Я сошла с первой сцены и направила луч к дальним комнатам, черным, как волчья пасть. Обогнув загородку, вошла на вторую сцену. Узнала большое зеркало в металлической раме, в котором можно было видеть себя в полный рост, оно висело на стене при входе, и темно-красный занавес над деревянными подмостками.
А еще в темноте стояли две-три фигуры.
Впечатление не было ошеломляющим, однако я почувствовала себя так, словно вся кровь превратилась в прохладительный напиток и кто-то меня перед употреблением взбалтывает. Обнаружить манекен в дурацкой позе – одно дело, и совсем другое – увидеть их облаченными в гофрированные воротники, камзолы, сапоги, юбки, совсем как в старые времена. Остальные – добрая дюжина – голые и грязные валялись на полу. Как будто кто-то выбрал именно эти три манекена, отряхнул с них пыль и принарядил по случаю.
Два мужских манекена стояли по обе стороны от зеркала, женский был прислонен к занавесу. Я подошла к первым и с некоторым удивлением увидела, что на груди прикреплены таблички – совсем как те, которые мы использовали в наших постановках: «Анджело», «Герцог». Первый в черном камзоле и плаще, слово «Герцог» – из парчи. Один глаз «Герцога» был выеден – то ли временем, то ли крысами, а «Анджело» был лыс. Руки обоих были подняты, словно взывая о пощаде. Это производило сильное впечатление – стоит только представить их стоящими в этой позе в полной темноте.
Я помнила пьесу, к которой они отсылали, – «Мера за меру», – одна из самых извращенных комедий Шекспира. Анджело, человек строгих правил, которому Герцог вручает бразды правления на время своего фиктивного отсутствия, вдруг ощущает неодолимое желание овладеть монахиней[50], которая умоляет его сохранить жизнь ее брату. Герцогу все становится известно, и он карает своего наместника. Согласно Женсу, пьеса, речь в которой идет о беспощадном правосудии, – «Мера за меру» – содержит в себе ключи к маске Целомудрия.