Взгляд на электронож. Взгляд на меня.
Я напрягала слух, но вокруг стояла тишина. Дверь, через которую вышел Наблюдатель, оставалась неподвижной.
Мальчик взял в руки электронож и присел рядом со мной на корточки.
– Молодец, Пабло… – подбадривала его я. – Нет, подожди… Сними сначала ошейник…
– Нет, сначала резинки. – Он взял меня за руки выше локтя и потянул вверх и назад, вынудив меня натянуть цепь железного ошейника. Как могла, я раздвинула руки, чтобы ему было легче достать до резинки, но он сделал другое: зажал в кулак мой левый мизинец, вытянул его и с негромким щелчком привел в движение лезвие ножа.
Мой вопль был пресечен ошейником, поскольку неожиданная боль заставила меня прыгнуть вперед. Полсекунды я не дышала, придушенная железным обручем, затем выгнулась назад, и воздух проник в горло. Я знала, что если упаду в обморок, то задохнусь, а это неизбежно и скоро случится, поскольку кровь отхлынула от головы и лилась из руки: хотя я не могла ее видеть, но чувствовала, какими мокрыми и теплыми становятся джинсы. Перед глазами все расплылось, я больше не была способна оставаться на коленях в вертикальном положении. Железный ошейник начал меня душить.
Что-то ударило меня по щеке. Это был мой мизинец: мальчик швырнул мне его в лицо.
– Сдохни, – сказал он без всякого выражения.
И его захотелось послушаться. Мне было гораздо больше жаль Веру, чем себя, – я успела подумать о ней, когда у меня уже закрывались глаза.
И тогда какая-то тень заслонила свет, и я оказалась на полу с поднятой вверх левой рукой. Наблюдатель склонился надо мной, смеясь и торжествуя.
Вопль. Я открыла глаза. Увидела крест.
Он огромный, давит на правый глаз. Шевельнула головой – крест превратился в крестовину. Она касалась ресниц, задевала их грубыми краями. Это были веревки. Я чувствовала их и во рту, хотя могла просунуть между ними язык. Они сдавливали лицо, стянутые в узел на затылке. «Он перевязывает им лицо».
Меня мутило, я была вся в поту. Со своего места я видела белое мусорное ведро с игрушкой-тыквой, выглядывающей из него, – насмешливой и черной. Вывод: меня оставили в той же комнате. Но вот условия, в которых я находилась, действительно изменились.
Я лежала на боку на полу и сразу же поняла, что я абсолютно голая. Меня снова связали – так же, как для перевозки в багажнике: щиколотки подтянуты к запястьям, но на этот раз веревка очень тонкая. Боль в руках заставила попытаться схватиться за веревки. Пошевелив пальцами, я заметила что-то на левом мизинце – вроде бы тугую повязку. Вспомнила, что мизинец мне отрезали. Сильной боли я не чувствовала и подумала, что это наверняка воздействие анальгетика. Сколько же я потеряла крови? Дьявольски хотелось пить, вся кожа казалась липкой от пота и, похоже, от подсохшей крови.