Василий перестал глазеть на меня, как будто бы я материализовалась в ночи голой в его постели между ним и его женой, и походкой зомби зашагал к машине. Женс улыбнулся мне:
– Ну хорошо, твоя взяла. Есть здесь одна симпатичная дорожка, давай совершим осеннюю прогулку по крематорию…
Лас-Колумнас[61] были обязаны своим названием короткой извилистой дорожке, для украшения которой архитектор использовал гранит и безграничное воображение, чтобы поставить здесь полдюжины столбов. Это были простые цилиндры, высокие, безо всяких украшений, но присутствие Женса словно превратило их в декорацию кинокартины о древних римлянах. Он остановился возле одной и вперил в меня взгляд. И вдруг я почувствовала себя в ущербном положении, как на репетиции.
– Мне сказали, ты произвела невероятный захват. О, вовсе не обязательно благодарить меня… Это был своеобразный бартер: ты подарила мне очень приятный сеанс Красоты, а я снабдил тебя адекватной для ситуации техникой… И ты победила – с разгромным счетом, как я погляжу. Он ведь не слишком тебя покалечил, верно? Всего-то несколько царапин на лице, пара-другая ушибов и… – И он указал тростью на повязку у меня на руке. – О, а это что? Мизинец? Я знал, что малец сделает что-то подобное… Это просто автомат какой-то, этот мальчик; я видел головидео из психологического центра и послал им доклад, в котором рекомендовал принять мальчика в колледж и сделать из него «Артура». У него есть все, чтобы стать таким, как ты: красив, умен, пластичен, и ему так нравится обманывать, что он даже не осознает, когда врет… Мало того, тоже есть семейная травма. Настоящий «сын Кориолана», развлекающийся тем, что отрывает крылышки живым бабочкам. После хорошей подготовки он станет великолепной наживкой…
– И вы будете с ним экспериментировать так же, как с Клаудией? – задала я свой вопрос.
Женс с явной неохотой повторил имя, словно давая понять, что уже не важно, что бы мы о ней ни сказали, но я не сдавалась:
– Позвольте кое о чем спросить: зачем вы пришли сюда, доктор? Хотели увидеть результат своих экспериментов или все-таки еще способны чувствовать угрызения совести?
В ответ он взглянул на меня:
– Вижу, ты по уши в кризисе, но тоже задам тебе вопрос. Ты могла бы уничтожить кого-нибудь вроде Наблюдателя, терзаясь угрызениями совести? Тебя мучила совесть, когда ты уничтожала этот… ограненный брильянт чистого наслаждения?
– Хотите знать, что я чувствовала? Отвращение. От себя самой и своей работы. Как будто, раздавив насекомое, я осознала, что я – тоже насекомое.
– Ты чувствовала отвращение, потому что чувствовала наслаждение. Не я виноват в том, что нас с детства приучили: за вторым с неизбежностью следует первое. Он чувствовал наслаждение, раздевая и связывая тебя. Его сын чувствовал наслаждение, отрезая тебе палец. Ты получила удовольствие, ликвидируя их. Ты никогда не принимала то, что значит быть наживкой, и именно поэтому ты – очень хорошая наживка.