К счастью, Мигель хорошо меня знал и не стал отвечать на резкость фразочками типа «не кричи, пожалуйста», «на нас смотрят» или другой глупостью в том же роде, что возымело бы обратное действие. Он ограничился тем, что выдержал паузу, намазывая очередную кукурузную лепешку гуакамоле. Затем обтер губы салфеткой и отхлебнул глоток вина.
– Диана, солнышко, в том, что делают наживки, вообще нет ничего нормального, так?
– Я вовсе не нуждаюсь в том, чтобы ты об этом напоминал.
– Работа наша основана на вымысле, игре, обмане…
– Но ведь есть и кое-что настоящее. Наши привязанности – настоящие. Наше с тобой – настоящее.
– Да, наше – настоящее, – согласился он, глядя на меня.
– И наше человеческое достоинство – тоже.
– Прошу прощения, но разве ты думала о человеческом достоинстве, когда готовила себя для Наблюдателя? Разве ты не хотела отдаться ему?
И вдруг я ощутила под его напускным спокойствием другие эмоции – он выплескивал на меня свою обиду:
– Та девушка, которую я люблю, которая решила бросить работу и вместе со мной начать новую жизнь? И вдруг – что она делает? Бегом бежит на бойню и кладет голову на плаху. – Он покачал головой. – Я всего лишь хочу сказать тебе: то, что мы делаем, само по себе ненормально, но мы это принимаем. И нам даже нравится. А когда перестает нравиться, как это случилось со мной, тогда – прости-прощай. Мы уходим. И никого силой не держат.
– Клаудию держали.
– Нет, ее всего лишь обманули. Она была готова отдаться Ренару, но Женс выбрал ее для чего-то большего, чем просто захват одного сумасшедшего, – чтобы она попыталась открыть, как захватить их всех. И если кто-то и мог дать Женсу маску Йорика, так это она. Клаудия была одной из лучших наживок, и не только в нашей стране, но и во всей Европе. Такой же, как ты.
Его последняя фраза повисла в воздухе, подобно резкому запаху. Мы взглянули друг на друга.
– Но Женс выбрал ее, – сказала я.
– Чему я только радуюсь от всего сердца.
Неприкрытая и такая жуткая правда, открывшаяся в его словах, лишила меня дара речи. Мигель прибавил:
– Мне очень жаль Клаудию. Я чувствую к ней сострадание, какое мог бы чувствовать к солдату, которого рядом со мной в бою сразила шальная пуля. Сострадание… но и облегчение – от сознания того, что сраженный солдат – не ты. «Слава богу, – говорю я, – слава богу, что это была она, а не ты». – Он пожал плечами. – Вот такая моя любовь – насквозь эгоистичная.
Принесли второе, но я не двигалась, не поднимала глаз от скатерти.
– Кстати, хотел сказать тебе еще кое-что, – продолжил Мигель совсем другим тоном – тем, которым обычно рассказывают анекдоты. – Поиски Веры зашли в тупик, и теперь рассматривается возможность, что она просто-напросто уехала.