— Прошу! — закричала Вася Морозко. — Пожалуйста!
Шум купальни утих, стены пропали с ним. Вася оказалась в пустом лесу. Черные деревья бросали серые тени на белый снег, Смерть стояла перед ней.
Он был в черном. У демона холода были светло — голубые глаза, но у этого его старшего я были глаза как вода, почти бесцветные. Он был выше, чем когда — либо, и неподвижный.
Тихий вскрик. Вася отпустила его руки и обернулась. Ольга согнулась в снегу, полупрозрачная, окровавленная, голая, глотающая дыхание с болью.
Вася склонилась и подняла сестру. Где они были? Это было после жизни? Лес и одна фигура ждала… Где — то за деревьями жарко воняла купальня. Кожа Ольги была теплой, но запах и жар угасали. Лес был очень холодным. Вася крепко сжимала сестру, старалась отдать свой жар, свою пылающую яростную жизнь, Ольге. Ее ладони обжигали, но камень колол холодом меж грудей.
— Ты не можешь быть здесь, Вася, — сказал бог смерти, и нотка удивления закралась в его ровный голос.
— Не могу? — парировала Вася. — Ты не можешь забрать мою сестру, — она сжимала Ольгу, искала выход. Купальня еще была там, вокруг них, она ощущала запах. Но она не знала, как туда пройти.
Ольга обмякла в руках Васи, глаза были стеклянными и мутными. Она повернула голову и выдохнула вопрос богу смерти.
— А мой ребенок? Мой сын? Где он?
— Это девочка, Ольга Петровна, — ответил Морозко без чувств и осуждения, голос был тихим, ясным и холодным. — Вы обе не можете жить.
Его слова ударили по Васе кулаками, и она сжала сестру.
— Нет.
С жутким усилием Ольга выпрямилась, лицо было белым и красивым. Она отодвинула руки Васи.
— Не можем? — сказала она демону холода.
Морозко поклонился.
— Ребенок не мог родиться живым, — ровно сказал он. — Женщины могут вырезать его из вас, или вы выживете, а ребенок родится мертвым.
— Она, — едва слышно сказала Ольга. Вася пыталась говорить, но не могла. — Она. Дочь.
— Да, Ольга Петровна.
— Пусть она живет, — сказала просто Ольга и протянула руку.
Вася не могла это вынести.
— Нет! — закричала она, бросилась к Ольге, отбила ее протянутую руку и обняла сестру. — Живи, Оля, — прошептала она. — Подумай о Марье и Данииле. Живи, живи.
Глаза бога смерти сузились.
— Я умру ради ребенка, Вася, — сказала Ольга. — Я не боюсь.
— Нет, — выдохнула Вася. Она вроде слышала голос Морозко, но ей было все равно, что он скажет. Между ней и сестрой бежал поток любви, гнева и потери, и все остальное было забыто. Вася потянула изо всех сил и вернула Ольгу в купальню.
Вася пришла в себя, пошатнувшись, оказалась прислоненной к стене купальни. Занозы были в ее руках, волосы прилипли к лицу и шее. Потная толпа окружала Ольгу, словно душила руками. Среди них стоял один, одетый в черное, произносил последние слова голосом, что легко заглушал всех. Золотые волосы мерцали во тьме.