Она нахмурилась.
– То есть ты хочешь сказать, что у тебя был трудный день, и это даёт тебе право приходить домой и вываливать свои проблемы на меня и на ребёнка. Так?
– Вываливать свои проблемы? Да я соскучился по вас, дура! Я чуть не издох в тот день! И если бы не это… – Я вовремя осёкся и стиснул зубы, чтобы не наговорить лишнего.
– Значит так, супруг! Хочу, чтобы ты понял раз и навсегда: ни я, ни Юлия – мы не твоя собственность! Ты не имеешь права использовать нас ни в качестве твоих личных психологов, ни в качестве твоих медиков, спасателей, домохозяек или ещё кого-то там. И мы не какие-нибудь вещи, чтобы по нам скучать. Мы – твоя семья. У каждого – свои обязанности и мера ответственности. Моя функция – родить ребёнка и воспитывать. Твоя – обеспечивать семью и принимать участие в воспитании дочери. Это наши с тобой обязанности! И больше никаких обязательств друг перед другом у нас нет и быть не может. Даже секс вторичен! Если ты до сих пор это не уяснил, я сегодня же обращусь к юристу, и он подготовит брачный контракт. Расходы беру на себя. Ты ведь у нас теперь безработный, не так ли?
Я с отвисшей челюстью слушал её монолог. Эта чудовищная циничная тирада каждым сказанным словом, словно тяжёлым молотом, ударяла снова и снова, не давая возможности прийти в себя. И самым чудовищным в её словах было то, что всё сказанное было логичным и правильным. Не поспоришь! За исключением единственного обстоятельства. Одного, но самого важного обстоятельства. Она не брала в расчёт любовь…
– Звонил Самойленко, сказал, что ты написал заявление и, никому ничего не объяснив, ушёл. Мне ты ничего не хочешь объяснить?
– Нет, – только и ответил я ей.
– А мог бы потрудиться… – вцепилась она в меня холодным взглядом. – И как теперь ты намерен зарабатывать деньги? Меня не устраивает перспектива обеспечивать нас самостоятельно. А судя по твоим заскокам, теперь ещё и на психолога придётся тратиться. Или даже на психиатра.
Всё это время она сидела на больничной койке с ровной спиной, не меняя позы. Её речь была взвешенной и беспристрастной, каждое слово чеканилось, словно металлические монеты под тяжёлыми ударами штемпеля. Это была Маша. Её тело, её волосы, глаза, её голос и даже запах. Это, безусловно, была она. И она была живой, настоящей. Вот только внутри не было ровным счётом ничего. Холодная, космическая пустота. Вакуум.
Только сейчас я начал подозревать, что ничего на самом деле у меня не получилось. Я так и не смог вернуть то, что утратил однажды.
Женщина в электричке, продавец в киоске, таксист, люди, шагающие мимо умирающего человека и не стремящиеся ему помочь… Даже Филька не обрадовался моему приходу! Я попал в пустой мир. В нём люди даже не здороваются друг с другом, потому что никто никому не желает здравствия. Я не понимал, что именно здесь было не так. Отсутствие любви? Сострадания? Самопожертвования? Или, может, отсутствие души?