. Я пошел на публичное унижение и попросил Ричарда Докинза добавить меня в друзья, но не получил ответа, мы ведь с ним не знакомы. Ае не понравилось, когда ее заблокировали.
Открыв дверь, я обнаружил на пороге Ховитца, из которого так и пер норов начинающего гангстера. Он сообщил, что уволил Джонсона, когда узнал про наш спиритический сеанс. И как я посмел домогаться горничной? Он требовал от меня немедленно убираться, какой бы рекламы ему это ни стоило.
Я втащил его в номер за галстук и избил до бессознательного состояния. Потом взял нож и перепилил ему глотку. Его горячая кровь брызгала на мое лицо, пока я тащил его в шкаф. К тому моменту, когда я вытер нож о штору, из шкафа прекратили доноситься булькащие звуки.
Вот так я воспринимал весь процесс убийства Марка Ховитца. Просто, бесстрастно. Ховитц представлял проблему, проблему нужно было убрать. Он бы не стал молчать и сидеть сложа руки, вот и пришлось помешать ему говорить и действовать.
Мне ужасно жаль.
Когда я сажусь обратно на кровать, Ая возмущается осквернением храма, который есть мое тело – речь о множественных кроулианских ранах, нанесенных в попытках обуздать ее. Настоящему мне нечего на это сказать, потому что он, замотанный в изоленту, лежит без сознания на дне багажника.
За порогом кто-то вводит ключ-карту в щель.
С жутким скрежетом металлических петель дверь распахивается.
Дверь открывается шире, и из-за нее показывается лицо Бекс. Она замирает, заметив меня голым, в рассеченных красных полосах. Слишком много крови Ховитца попало мне на одежду, и я решил раздеться. Лесенка на груди гноится, свежие порезы еще сочатся и пачкают волоски на руках и ногах. Остальное мое тело вымазано кровавыми пальцами, отпечатками ладоней, случайными разводами.
На ней джинсы и синяя толстовка с капюшоном, за спиной – чемодан. Я успеваю подумать, что она решила вернуться ко мне, спасти меня от себя самого.
Ах, если бы.
– Джек, какого черта?
Я бойко улыбаюсь, сжимая за спиной деревянную рукоятку ножа.
– Не волнуйся. Все не так плохо, как кажется.
Бекс отвергла меня. Меня, меня, меня. Она за это поплатится.
Я киваю на мусорную корзину под столом.
– Я сначала выбросил паспорт вон туда, но теперь мне уже лучше, – я обвожу рукой собственное тело, указывая на него, как на произведение искусства. – Обратил свою агрессию против себя, зато теперь спокоен как удав.
Она перевариват это и хмурится:
– А тебе-то из-за чего злиться?
Столько безмятежности я мог позаимствовать разве что у самого архангела Гавриила.
– Не из-за чего, совершенно не из-за чего, сейчас я это понимаю. Входи, прошу.