ЧЕСТЕЙН: Но ты просто струсил, не так ли? (Джек кивает.)
ДЖЕК: Я, я сбежал, когда я, я был ей нужен. Точь-в-точь как отец. Мне, мне было так страшно. Дело в том, что, когда ты веришь только в науку, когда ты атеист…
ЧЕСТЕЙН: Смерть – это не дверь, а кирпичная стена.
ДЖЕК: Да, именно. И… господи… Я, я не хотел, чтобы в моей, моей жизни что-то менялось. Я, я хотел продолжать вести этот образ жизни, заниматься своей, своей чертовой карьерой. Я, я не хотел ухаживать за… (Голос срывается…) Поэтому я, я нажал на газ и уехал в Лондон. Уже в пути я, я решил, что моей следующей книгой будет «Джек Спаркс под веществами».
ЛОУСОН: Ах вот оно что.
ДЖЕК: Ага.
ЧЕСТЕЙН: Твоя мать умирает, и ты хочешь впасть в беспамятство.
ДЖЕК: На подсознательном уровне. Я, я просто погрузился в работу и называл это журналистским расследованием.
ЛОУСОН: Какая преданность своему делу.
ДЖЕК: Я, я не отвечал на звонки и письма Алистера. Я, я даже не брал трубку, когда звонила мама. Шерилин, я, я странно себя чувствую. Ая уже ушла?
ЧЕСТЕЙН: Ты еще виделся с матерью до ее смерти?
ДЖЕК: К июню этого года я, я был хуже некуда, совсем не в себе, себе.
ЛОУСОН: Ты был невыносим.
ЧЕСТЕЙН: Ты виделся с матерью до того…
ДЖЕК: Я, я помню, как ты принесла мне, мне однажды почту, когда я, я был в постели…
ЛОУСОН: И?
ДЖЕК: Окна были широко открыты, но пока я, я читал письмо, мне, мне было так жарко. Алистер уже знал, что на электронные письма и сообщения я, я не обращу внимания, и он прислал мне, мне этот клочок бумаги, исписанный крупным, злым почерком. Там было написано что-то вроде: «Мама умерла на прошлой неделе. Похороны в понедельник. Позвони, если тебе не все равно».
ЧЕСТЕЙН: Ты поехал на похороны?
(Пауза. Джек мотает головой.)
ЛОУСОН: Ты не был на похоронах собственной матери.
ДЖЕК: У меня, меня случился шок, как будто я, я вновь опустился из космоса в земную атмосферу. Мне, мне было так стыдно, что наркотики этого не затмевали. Я, я не особо переживаю за Алистера, но мама… Она, конечно, никогда не была образцовой матерью. Чаще всего она заставляла меня, меня чувствовать себя, себя таким ничтожеством, что мне, мне приходилось придумывать, почему я, я на самом деле нормальный. В детстве ты просто утверждаешь противоположное тому, что твердят тебе взрослые. С этого вот и началась моя, моя уверенность, самолюбие, как угодно… Мама или Алистер говорили мне, мне, что я тупой, и я, я автоматически говорил, что нет. Что бы они ни говорили обо мне, мне, я, я говорил, что они ошибаются. Я, я становился старше и начинал верить в это. Эта самоуверенность стала моим обычным состоянием: я, я был прав, остальные – неправы.