– Тебя могли найти нелюди, – указал Роувен.
– Могли. Но они все равно передали бы меня вам.
Ее голос звучал безжизненно, как компьютерная запись. В нем не было ни горя, ни обиды, ни гнева. Как будто из Рошель вырвали ее душу, и тело продолжало существовать по инерции, потому что иначе не получалось.
Да оно и понятно: Коррадо мог вылечить ее, но Рошель все равно помнила, что с ней произошло.
– Почему они сделали это с тобой? – спросил Роувен.
– Потому что я стала бесполезна. Я была особенно ценна как шпион, открывающий им секреты Великих Кланов. Но это закончилось, когда меня разоблачили.
– Ну и что? Ты все равно оставалась Великой колдуньей.
– Да, и какое-то время этого было достаточно. Но потом все изменилось… И то Сообщество, которому я присягала на верность, уже не существует. Я стала бесполезна – а они потерпели слишком много поражений от Великих Кланов. Им хотелось отомстить.
– Но почему тебе? Сейчас, когда у них так мало союзников, твоя сила была бы особенно нужна им!
– Не слишком, – пожала плечами Рошель. – Да и мне они уже толком не доверяли. Им сложно врать, и они чувствовали, что моя преданность пошатнулась.
– Вот как?
– Я не могла относиться к ним так, как раньше.
Это не было ложью, потому что магия камеры не позволила бы ей лгать – и Роувен мог почувствовать ложь. Он не сомневался, что Рошель говорит ему правду. Но ему опасно было принимать эту правду, чтобы не питать в себе ненужную жалость.
Огненному королю и остальным нужны ответы, а не печальная история ее жизни.
– Значит, из Сообщества тебя изгнали? – уточнил Роувен.
– Меня пытали, насиловали – не знаю, сколько, но больше суток, – и оставили, беспомощную, гореть заживо. Это считается изгнанием?
И снова ее голос звучал сухо, как запись. Роувен не брался и предположить, что она чувствует.
– Ты использовала магию, чтобы выжить в огне. Значит, ты все-таки хочешь жить?
– Не думаю, что нормальная жизнь для меня возможна, – ответила Рошель. – Я – слепой уродец, да еще и разыскиваемая всеми кластерными мирами преступница. По законам большинства миров меня надлежит казнить. Нет, нельзя сказать, что я чего-то хочу. Магию я использовала скорее инстинктивно, я была не в том состоянии, чтобы о чем-то думать.
– Значит, если я попрошу тебя рассказать, что ты о них знаешь, ты не откажешь мне?
Это был опасный момент, способный много рассказать о Рошель. Начнет ли она возражать, как истинный фанатик? Или торговаться? Или попытается солгать ему?
Но нет, она не шелохнулась, в ней не было ничего похожего на радость или надежду. С Роувеном по-прежнему разговаривала бездушная машина.