Михаил еще пару минут стоял на месте, смотрел на уже давно закрывшиеся двери, все еще чувствовал легкий запах ее духов…в голове мелькала сотня, тысяча картинок — ярких, бледных…до жути ядовитых, холодных или же теплых, уютных. Устало улыбнулся, разворачиваясь к зданию больницы спиной, выловил ключи из кармана куртки, снимая машину с сигнализации. Уже ехал домой, но из головы никак не выходили эти картинки, эти воспоминания, как бы сложилась их жизнь не уйди он тогда? Как бы они жили? Хорошо, плохо? Стал бы он тем, кем стал? Любил бы? А сейчас? Что это было сейчас? В груди что-то громко ухнуло, это было понимание и тяжелая скорбь. Столько лет ее не видел, изредка вспоминал, а сейчас понял, что так и не смог забыть. Она пожелала ему счастья, а ему хотелось крикнуть ей, что без нее счастья нет. Есть только работа. Вот ведь парадокс, когда она была рядом, он считал счастьем свою карьеру, успех, когда она исчезла, лелеял себя мыслями о мгновенных повышениях, росте, но все же тихими вечерами, когда не было работы и этих хлопот, на задворках сознания всегда всплывал ее образ. То милое персиковое платье. Именно в этом платье он встретил ее в вагоне поезда, именно в нем…
* * *
— Мам, я буду очень скучать по вам, звони почаще, пожалуйста, вводи в курс событий, — щелкнула кнопку на ручке чемодана, тем самым закрепляя ее в сложенном положении.
— Обязательно, — улыбнулась, помогая дочери поместить чемодан в машину, — ну что, давай прощаться? — раскинула руки, сдерживая слезы.
Вера прильнула к матери, заключая в крепкие, теплые объятия. Радовалась, что мама воодушевилась, перестала хандрить и всерьез взялась за восстановления мужа. Мама боевая, поэтому своего добьётся, в этом Верка была уверена.
— Люблю тебя, все будет хорошо, — чмокнула в щеку, — это моя вам установка, чтобы приехали здоровыми, и уже на своих ногах.
— Пока, дорогая, звони, — коснулась ладонью щеки, — и, пожалуйста, — глаза блеснули, а после стали мягче, — не держи все в себе, я всегда готова тебя выслушать, понять и дать совет, не замыкайся в себе, — сжала Верину ладонь, — я очень тебя люблю, и очень за тебя переживаю.
Вера только кивнула, боялась что-то говорить, предательские слезы были так близко. Не могла она спокойно обсуждать с мамой свои переживания, всегда подступали слезы. Она так ценила мамино отношение, отсутствие грозных нравоучений и безграничное доверие. И вот это самое доверие она очень боялась потерять, всегда жила с этим доверием, порхала. Еще в школе многие одноклассницы завидовали таким ее отношением с мамой, которая никогда не ставила интересы и доводы дочери по тому или иному вопросу на последнее место. Мама умела слушать, прислушиваться, понимать, и от этого было тепло, она всегда чувствовала ее поддержку, некую защиту, от всего, от всех.