Лежать стало невмоготу. Антон оделся и вышел во двор. Под карнизом крыльца увидел длинные бамбуковые удилища и вспомнил, что прошлым вечером Маркел Маркелович хвалился: «В озере у нас добрые окуни водятся». Вспомнилось, как в детстве целыми днями мог торчать на берегу с удочкой. Вместе с Екатериной Григорьевной разыскал под крыльцом банку с червями, выбрал самое длинное удилище и тропкой, через огород, пошел к озеру.
По дороге вдоль берега изредка пылили автомашины, высоко нагруженные тюками прессованного сена. Колхозники, видимо, воспользовались ведром и старались не упустить ни одного погожего дня.
В озере с визгом бултыхалась ребятня. В деревне, как обычно в сенокосную пору, было тихо. Только в одном дворе, неподалеку от Чернышевых, басовито орал плачущий ребенок и надсадный женский голос кого-то костерил на чем свет стоит:
- Пронька! Ох, Пронька, оглоблей тебя по макушке, сколько можно вдалбливать, чтоб глядел за дитем?! И что ты за человек уродился, даже к своему кровному дитю никакого сочувствия не имеешь! Да за какие грехи послал боженька тебя на мою голову?!
- Чо расшумелась?… - огрызнулся заспанный мужской голос.
- Оглоблю через плечо! Степка на раскаленные угли сел, а тебе хоть бы хны!
- Пусть смотрит, поносник, куда садится… Откель там угли очутились?
- Щас только утюг опростала, не успела отвернуться, а он уж мигом - тут как тут. Ну надо же так - все штаны наскрозь пропалил, хоть выбрасывай теперь…
Ребенок на одной ноте сипло кричал.
- Да не вопи ты, несчастье! Ничего твоей заднице не сделается, куда ты только ее не совал, горе мое луковое, - одним духом выпалила женщина и без передыха снова принялась за Проньку: - Да я ж завтра пойду к председателю с заявлением, чтоб он выпер тебя с бульдозера, это ж надо - в разгар сенокоса совсем заспался мужик. Ох, Проня, Проня, кончится мое терпение, вот увидишь…
Антон перешел дорогу, облюбовал место на берегу озера, наживил крючок и забросил леску. То ли время для клева было неподходящее, то ли оттого, что плескались и громко кричали купающиеся неподалеку дети, но поплавок ни разу не дернулся.
Морила духота. Солнце даже через рубашку немилосердно палило спину. Антон смотал леску и решил искупаться.
Вода у берега была теплой, как парное молоко. Размеренными крупными саженками поплыл к острову. Легко отмахал почти половину расстояния, оглянулся и подумал, что так далеко еще ни разу не заплывал. Отдохнув на спине, развернулся и поплыл к бултыхающейся, визжащей детворе. Заметив его, дети перестали брызгаться водой и что-то закричали, размахивая руками. «Дяденька… там родники…» - только было разобрал Антон и почувствовал, как все тело словно кипятком ошпарила ледяная вода. Не раздумывая, рванулся в сторону, но вдруг ноги свело от холода. Изо всех сил стал грести руками - берег придвинулся заметнее, но судорога теперь уже сводила все тело. Антон перевернулся на спину, надеясь отдохнуть, однако стянутые режущей болью мышцы не расслаблялись. Попробовал достать дно, не рассчитал вдоха и хлебнул воды. Тотчас вода стала заливать нос, уши, захлестывать глаза. Из последних сил греб стопудовыми непослушными руками, а берег почти не приближался. «Дотяну… Дотяну… Дотяну…» - упрямо стал твердить про себя. Старался приподнять из воды лицо, чтобы глубже вдохнуть, но вместо воздуха широко открытым ртом хватал воду. «Сон в руку!… Сон в руку!…» - набатом загудело в голове. Мучительно старался вспомнить, от кого и по какому поводу слышал эти слова. Память не подчинялась, но он напрягал и напрягал ее, словно от этого зависело спасение. «Это мама говорила, когда сон сбывался», - наконец вспомнил со странным равнодушием и почувствовал такое облегчение, будто глубоко вдохнул спасительного воздуха…