— Зачем минера? Я сам. За твой стол сесть позволишь?
— Ты мне еще мебель попорть… Ладно уж, садись.
Под зеленым абажуром пальцы Шкрябуна исполнили быстрый и точный танец. Брусочек пластита вернулся в карман, полоска скотча полетела на пол.
— Готово. Получай, генерал.
— Ты гляди-ка, — сказал Максютов, изображая удивление. — Не разучился.
— Старый конь борозды не портит.
— Ну-ну. Понадобится что-нибудь разминировать — свистну тебя.
Шкрябун не принял шутки.
— Если крутишь мною… — проговорил он, помолчав. — Я тебе поверил, Толя, ты это помни. Сейчас — поверил. Но если обманешь меня, я к тебе с того света являться буду, и это ты тоже помни. Скажи мне еще раз: я тебе правда нужен?
— Надоедой ты стал, Кайман, — недовольно пробурчал Максютов. — Сам сказал: старый конь борозды не портит… Правда, иной раз требует хлыста и ветеринара. Так что изволь пахать, беру тебя не для мебели и не из благотворительности, понял?
— Понял, — поднялся из-за стола Шкрябун. — Ну, коль нужен, спасибо не говорю. Когда прибыть?
— Завтра в одиннадцать ноль-ноль. Вернее, уже сегодня. Тебе хватит времени?
— Более чем.
— Тогда не опаздывай. Ты теперь на службе.
* * *
— Поздравляю вас, товарищ генерал-майор, — сказал я, чуть только за Шкрябуном захлопнулась дверь.
Максютов только махнул рукой и распахнул рот в отчаянном зевке.
— Брось, Алексей. Мне дали то, чего не могли не дать, самый необходимый минимум. Не надо сейчас… — Он снова зевнул и потер глаза костяшками пальцев. — Черт, умучил меня Шкрябун со своими комплексами, а тут еще этот коньячок… Совсем засыпаю. Вот что… Пойдем-ка мы с тобой немного постреляем, а? Нет возражений?
— Нет, товарищ генерал.
— Э, оставь… Уж коли сегодня без чинов, так без чинов. А поговорить нам есть о чем… Пошли?
— Пойдемте, Анатолий Порфирьевич, — сказал я.
— Вот так-то лучше.
В тире номер шесть на минус четвертом этаже немолодой и неразговорчивый прапорщик, сделав запись в журнале, подвел нас к стенду с оружием.
— Выбирай, Алеша, — пригласил Максютов.
Сам он предпочел американский «кольт» образца 1917 года. Я выбрал два пистолета: длинноствольный спортивный «марголин» и чуть более тяжелую бронебойную «гюрзу».
— По-македонски хочешь? А не осрамишься?
— Постараюсь, Анатолий Порфирьевич.
Прапорщик выдал мне обоймы, со стуком высыпал на пластмассовое блюдечко горсть тупоносых патронов к «кольту» и ушел к себе в звукоизолированную кабинку. Мишени осветились.
— Ну валяй. Две крайние слева — твои.
Я положил в свои мишени по три пули из каждого ствола. Максютов, сощурив глаз, отчего тот вовсе утонул в отеке, посмотрел в монокуляр.