По позвоночнику вверх, к самому затылку — мурашки страха. Сглотнула, чувствуя, как онемел язык, и автоматически, сама не знаю зачем, повернулась к Люку, чтобы встретиться с его задумчивым взглядом. И мы оба знали сейчас мысли друг друга. Знали, как минимум, одного человека, которому каждый из этих бывших беспризорников доверял как самому себе.
— А родители?
Голос Люка прозвучал приглушенно. Перед глазами почему-то возникла фотография его сыновей. Два темноволосых мальчика, старший из которых гордо подбоченился, выпятив грудь колесом и надев на голову явно большую для него, видимо, отцовскую шляпу. Пальцы правой руки он засунул за подтяжку, а второй сцепил с ладонью младшего брата, широко улыбавшегося в камеру. Чёрно-белое фото, которое казалось более красочным и наполненным смыслом, чем сотни самых ярких нарисованных картин. Люк держал его на своём столе, прикрыв от посетителей за ворохом бумаг. Так, будто разрывался между желанием постоянно видеть их даже на работе и нежеланием демонстрировать своё счастье всему остальному миру. Впрочем, в связи с последним делом, я его отлично понимала.
— Несколько незначительных гематом на парочке детей. На лопатках, на запястьях — словно их сильно стиснули. А так — ничего особенного. Скорее всего, последствие воспитательного процесса у приёмных родителей.
Гарри пожал плечами, отворачиваясь к своему столу и начиная копаться в бумагах, давая тем самым понять, что всю информацию, которой он обладал, судмедэксперт нам поведал, а более ему нечего сообщить.
* * *
Я откинулась на спинку стула и протерла глаза подушечками пальцами. На мгновение зажмуриться, чтобы унять головную боль, теперь она пульсировала и под веками, обжигая своими короткими, но такими горячими и непрекращающимися вспышками. Протянула руку к маленькой баночке с лекарством, лежащей в верхнем ящике моего стола, и всё же не стала открывать его. Лекарство принёс мне Люк. Сказал, что не представляет, как живой труп может расследовать дело об обычных, мёртвых трупах, и что я обязана выпить эту отраву, чтобы прийти в себя и вернуться в работу. Возможно, он был прав. Скорее всего…но стоило мне открыть крышку, как в нос ударял запах из моего детства, и перед глазами появлялись ряды бутылочек с различными пилюлями, которые так любила моя мать. Запах, вызывавший тошноту даже по истечении долгого времени. Лучше перетерпеть.
Да вот только не получалось. Боль рвалась, ожесточённо билась под кожей головы о черепную коробку, металась в висках, вызывая отчаяние. Сколько чашек кофе я выпила, я понятия не имела. Совершенно. Кажется, последние пару часов напрочь стёрлись из памяти. Всё как в каком-то тумане, который пытаюсь развеять руками и не могу.