— Бобби Доусон, десять лет, блондин. Обнаружен в сарае отцом, из сбивчивого рассказа которого поняли, что мальчик убит и привязан к стулу.
Пройти мимо нескольких полицейских, стараясь не вслушиваться в истерические крики родных мальчика, прерываемые громкими рыданиями и проклятьями в адрес ублюдка, сотворившего всё это. Пригнувшись вошли в небольшую постройку. У дальней стены — сено, сваленное в маленькие стога. Его запах смешивается со стойким запахом крови, пота и мочи, вызывая тошноту, заставляя прикрывать рот и нос ладонью, чтобы не задохнуться в этом смраде.
— Оп-па, — Люк шагнул вперед, остановившись напротив стула с привязанным к нему веревками телом ребенка, — та же картина, — тыкая пальцем в воздухе, — горло, слёзы, стул, веревка. Ничего не меняется. Хм…помимо одного.
Мы оба оглянулись с ним по сторонам в поисках обязательного до этого момента атрибута — зеркала.
— Как думаешь, Арнольд, он решил не тащить в сарай зеркало, или это не наш клиент?
— Я думаю, нам нужно здесь ещё раз всё осмотреть, потом делать выводы.
— Скоро приедет эксперт. — Люк перешагнул через валявшиеся на земле вилы и подошёл к мальчику, заглядывая тому через плечо в лицо, — И всё равно установит, что был контакт. Как бы ты назвала нашего парня, Ева?
— Как назвать того, кто мучает и режет мальчиков, а после, как только вдоволь надругается над их телами, одевает и усаживает на стуле перед зеркалом? Больное ничтожество?
— Ну же, Арнольд, давай включим фантазию?
— Жалкий импотент?
— Фу как не пристало девушке с твоими корнями…
Я подошла к нему, наблюдая за тем, как продолжает капать на пол кровь из перерезанного вдоль горла ребёнка.
— Его называют Живописцем, — Люк сел на корточки и достал блокнот и карандаш из кармана пальто.
— И они оказывают ему честь, о которой даже не подозревают. Знаешь, почему нельзя давать таким уродам имена?
Люк склонил голову, глядя на меня снизу вверх и демонстрируя свою готовность выслушать. А я…я закрыла глаза, выдыхая через рот воздух и воспроизводя по памяти слова, сказанные мне совсем другим человеком.
«Они не более, чем больные, никчёмные, ущербные людишки со своими проблемами из детства или из какого-нибудь страшного прошлого. Как правило, это жертвы обстоятельств, сломавшиеся, не сумевшие дать отпор своим обидчикам, взрастившие эту свою обиду до невиданных высот, придавшие ей значение целого мира…и им со временем становится слишком одиноко в этом мире. И эти твари решают наполнить его. Криками, воплями, мольбами, трупами. Они с готовностью заполняют всем этим свой пустой, никому не нужный мир, чтобы после вспоминать каждую минуту, проведённую в компании с чужим страхом. Слишком большая честь называть таких трусов именем. Это своеобразное признание их заслуг. Каждый из них считает себя гением среди людей и Дьяволом сотворённого ими же Ада…».