— У нас город небольшой. Я тебя высажу на перекрестке с улицей Свободы, а там дойдёшь. По ней прямо, прямо пойдёшь в сторону элеватора. Почти до конца улицы дойдёшь, там и будет она — увидишь.
— Ага, понял!
— Ну а завтра, как проспишься, у них там на ресепшен спросишь, как к Свято-Троицкой церкви пройти, девчонки тебе и объяснят, там близко.
— Спасибо!
Выехали на большую площадь, в центре которой стояла высокая стела, тускло поблёскивая на фоне темнеющего неба. Справа, на западе небо ещё было довольно светлым, хоть солнце уже закатилось за горизонт, поэтому вполне отчётливо на нём выделялась колокольня восстанавливаемой Сретенской церкви. Старушка, кряхтя, вышла из автобуса, и они покатились дальше. Чуть в стороне, левее, в темноту уходила узкая и незаметная улица Кирова, которая до Революции называлась Ирбитской. По ней шли Казанцевские обозы дальше, куда-то к Сенной площади[12], где их ждал гостеприимный хозяин каждый раз, когда они приезжали на ярмарку.
На следующем перекрестке автобус прижался к обочине, открыл на мгновение двери, из которых выпрыгнул молодой человек, на ходу закидывая на плечи небольшой рюкзачок, и, помахав на прощание рукой водителю, бодро зашагал в сторону видневшегося вдалеке огромного здания элеватора. Улица была прямая как стрела, что в общем-то её нисколько не отличало от большинства других улиц городка, справа постоянно мелькала колокольня церкви и высоченная заводская труба, как символы двух эпох, будто бы спорящих между собой, кто окажется живучее. Вполне сносный тротуарчик вёл Артёма вдоль то каменных, то кирпичных, а то и деревянных одно- и двухэтажных домиков. Жизнь здесь замерла примерно сто лет назад, а то, что это не девятнадцатый век было понятно лишь по асфальту на проезжей части, да по спутниковым тарелкам, кое-где прилепившихся к старинным стенам домов, чувствительным ухом своим, направленным на юг, где пролегали орбиты космических аппаратов, вещающих цивилизацию на усталую Землю.
«Какой великий город, и как же жалко, что он сейчас так чахнет», — подумалось Артёму, всё ещё находящемуся под впечатлением исторических картин города, открывшихся ему из глубины веков. Хоть и лето, но Артёму было зябко, суровый край в ночное время вступал в свои права, напоминая усталому путнику, кто здесь главный. Недалеко от того места, где он шёл, город огибала железнодорожная ветка, и вскоре об этом сообщил западный ветерок, донёсший до уха соответствующие звуки перестука колёс и печальный гудок тепловоза. А через некоторое время Артём учуял совершенно специфический сладковато-будоражащий железнодорожный запах. Точно такой же запах периодически настигал Артёма и в его убежище под пожарной лестницей в школе, где он отшельником проводил многие дни напролёт, медитируя и постигая новые возможности, которые перед ним открылись после инициации. Шагать до элеватора нужно было минут пятнадцать, смотреть по сторонам было особо не на что, поэтому Артём под впечатлением знакомых запахов и звуков железной дороги мысленно улетел на несколько недель назад, в своё унылое подлестничное убежище, вспоминая обстоятельства, побудившие его на это путешествие.