Приятная влажная атмосфера умиротворила мое нервное возбуждение.
«К черту Атлантиду, подземное кладбище и Ле-Межа», — успел я еще подумать и — заснул в своей купальне.
Когда я открыл глаза, маленькая стрелка на часах была уже почти у Тельца. Передо мной, упираясь своими черными ладонями в края ванны, стоял рослый негр с открытым лицом, голыми руками и головой, повязанной огромным тюрбаном оранжевого цвета. Он смотрел на меня, молча смеясь и показывая все свои зубы.
— Это что еще за фрукт? — подумал я вслух.
Негр засмеялся громче. Не говоря ни слова, он схватил меня и извлек, как перышко, из душистой воды, которая приобрела, после моего пребывания в ней, такой цвет, что лучше об этом и не говорить.
Через секунду я увидел себя лежащим на мраморном, с наклоном вниз, столе. Негр принялся меня массировать с необычайной силой.
— Эй, ты, животное, потише!
Мой массажист вместо всякого ответа снова засмеялся и удвоил свои усилия.
— Откуда ты? Из Канема? Из Борку? Для туарега ты слишком смешлив.
Молчание. Этот негр был столь же молчалив, как и весел.
«Вконце концов, не все ли мне равно, — подумал я, не добившись от него толку. — Каков бы он ни был, он все же симпатичнее Ле-Межа с его кошмарной эрудицией».
— «Папиросу, сиди37?
И, не дожидаясь моего ответа, черномазый сунул мне в рот папиросу, подал мне огня и снова принялся рвать меня по всем швам.
«Он говорит мало, но он очень услужив», — подумал я.
И я послал ему прямо в лицо огромный клуб дыма.
Эта шутка пришлась ему необычайно по вкусу. Он немедленно выразил свое удовольстие, надавав мне с дюжину добрых шлепков.
Основательно намяв мне бока, негр взял с зеркального столика одну из маленьких баночек и начал смазывать мое тело какою-то розовой пастой. Чувство усталости моментально улетучилось из моих помолодевших мускулов.
Прозвучал удар молотка по медному колоколу. Мой массажист исчез. В комнату вошла старая низкорослая негритянка, одетая в необыкновенно пестрый наряд. Она была болтлива, как сорока, хотя сначала я не понимал ни звука из ни того бесконечного потока слов, который летел с ее языка, в то время как она, завладев моими руками, а потом ногами, принялась полировать мои ногти, сопровождая эту операцию привычными гримасами.
Новый удар колокола. Старуха уступила место другому негру, весьма важного вида, одетому во все белое, с ермолкой из вязаной шерсти на продолговатом черепе. То был парикмахер, работавший с необычайной легкостью и поразительной ловкостью. Он быстро срезал мне волосы, соорудив из того, что осталось, весьма приличную прическу. Затем, даже не осведомившись о том, носил ли я бороду или обходился без оной, он дочиста меня обрил.