Мне исполнилось 70 лет без года, когда я шел в Москве по Тверской улице в рядах ''Бессмертного полка'' в День Победы. Нес в руках сдвоенный портрет отца и матери. Ветеранов войны. Сапёров-штурмовиков.
Рядом шли мои взрослые внуки. Сын не смог — был в заграничной командировке.
Старший внук нёс на плечах мою правнучку, очень гордившейся своей георгиевской ленточкой. Она по малолетству никак не могла понять: почему такую красоту нельзя вплетать ей в косички.
Жара в этом мае была аномальная, и мне стало плохо. Я упал на горячий асфальт, и кто-то мне совал под язык мятную таблетку валидола.
И настала темнота.
Потом вместо яркого солнца на синем небе тусклая лампочка под белёным потолком и хожалочка Соня меня, точнее Фрейдсона, обмывает в госпитальном морге в новогоднюю ночь 1942 года.
И целый год я прожил тут как Ариэль Фрейдсон.
Хорошо прожил.
Как человек.
Как советский человек.
— Лара, ты там как? — спросил я своего воздушного стрелка в переговорное устройство.
— Арик, я умираю, — ответила жена срывающимся голосом. — Вези меня быстрее туда, где мне будет хорошо.
Оглянулся через бронеспинку. Лариса упала на пулемет, обняв его как родного. Шлемофон на голове уполовинен, срезан как бритвой. Голова и плечо обильно залиты кровью. Из мехового комбинезона со спины торчат клочья выходных отверстий от пуль.
— Потерпи, любимая, немного. Скоро нам будет очень хорошо. Клянусь своим еврейским счастьем.
— Я люблю тебя, — раздалось в переговорном устройстве на пределе слышимости.
— А уж как я тебя люблю, девочка.
Я опустил нос штурмовика и прибавил газу.
Подо мной три нитки железной дороги на станции посередине заснеженной донской степи. На всех трех стоят целёхонькие эшелоны с большими цистернами — бензин для танков Манштейна и Гота. Мои ''желторотики'' промазали. Да и я промазал. Кто я, как штурмовик? Тот же ''желторотик''. Второй боевой вылет.
Скорость в пикировании резко увеличилась. Зенитки снизу как побесились. От плоскостей самолёта остались одни дыры. Бронекапсула еще держится, хотя пули и осколки бьют по ней как оркестр ударных инструментов тяжёлого рока. А у Ларки брони нет.
А у меня больше нет эРэСов.
Бомб тоже нет.
Снарядов к пушкам нет.
А пулеметные пульки винтовочного калибра толстый металл железнодорожных цистерн не пробивают.
Я был на удивление спокоен. Только Лариску стало до слёз жалко, но с такими ранами не живут. К тому же я твердо знал, что Победу мы с ней хоть на день, да приблизим. Именно сейчас, в этом пике влетая в ''Бессмертный полк''.
Выбранная мной в качестве цели цистерна из среднего эшелона быстро увеличивалась визуально в размерах, пока не заслонила все окружающее пространство.