Ничего путного из размышлений не вышло, докурив папиросу, Баст набросил пиджак, поправил перед зеркалом узел галстука и, водрузив на голову подходящую случаю, светлую шляпу, вышел из дома. Торопиться-то некуда, и медленным прогулочным шагом он направился вниз по улице, имея целью недалекую набережную Колом и расположенный на оной «Дворец Почты и Телеграфа». Однако где-то в середине этого недлинного отрезка улицы в ноздри ему ударил вдруг крепкий запах свежесваренного кофе, и Баст, не задумываясь, свернул к гостеприимно распахнутым дверям кофейни. Впрочем, в душную полумглу помещения он не полез, а расположился за плетеным столиком на улице. Здесь даже желтый тент имелся, защищающий немногих посетителей от вырвавшегося в синеву неба летнего солнца.
Подошел хозяин, степенный, без тени подобострастия, но при этом неприятно чернявый и смуглый, принял заказ — кофе и рюмка андалусского Brandy de Jerez — и, так же не торопясь, отправился его исполнять.
«Естественно… — не без легкого раздражения подумал Шаунбург, закуривая. — Они никогда никуда не торопятся. Страна вечного «завтра»…»
Они, и в самом деле, были раздражающе медлительны — и это ведь еще утро, а не сиеста, не приведи господи! — но, в конце концов, кофе и бренди оказались перед Бастом, и раздражение сразу же ушло. Бренди был превосходен, да и кофе тоже. Выяснялось, что варят этот благородный напиток теперь в Барселоне ничуть не хуже, чем будут когда-то потом, когда по делам или просто так будет заезжать сюда израильский еврей Олег Ицкович. Впрочем, вкус кофе был хоть и хорош, но иной. Собственно, с большинством продуктов происходила такая же история. Только алкоголь и сыр — да и то не всякий — не обманывали вкусовой памяти. Вертевшийся на языке — где-то даже в прямом смысле — вопрос: где она прячется эта память и кому принадлежит? И в самом деле, не зря же говорится, что привычка — вторая натура! Наверное, не зря, потому что и в одном, и в другом смысле истина эта дана была Олегу в самых неожиданных ощущениях. С одной стороны, шесть месяцев в этом времени бесследно для него не прошли: острота восприятия притупилась, да и чужая память никуда, собственно, не делась, и в большинстве случаев пилось и елось ему, спалось и дышалось вполне нормально. «Костюмчик» нигде не жал. И, тем не менее, случались моменты, как, например, вчера ближе к вечеру, когда ностальгия так сжала сердце, что показалось — все! Еще движение, и разрыв главного органа кровообращения ему обеспечен — инфаркт миокарда, так сказать, который здесь и сейчас не то, чтобы уж вовсе не лечился, но процент смертности, должно быть, зашкаливал. Так что… А всего-то делов, что выпил стакан апельсинового сока без консервантов и прочей химии. Однако результат оказался совершенно не соразмерен событию. Сердобольная жена хозяина таверны, увидев как «сбледнул с лица» господин немец, даже испугалась. Раскудахталась, засуетилась, активно интересуясь, что случилось и не послать ли за доктором Альварезом? А «сеньору немцу» было очень плохо, но, слава богу, не настолько, чтобы признаться, что понимает по-испански. Да и то сказать, что значит, понимает? «Кастильский» язык начала века, да еще и щедро перемешанный с каталонским — та еще «мова», но после латиноамериканских извращений Ицкович быстро учился. Но вот Шаунбург по умолчанию испанского не знал. Он знал латынь и французский, да три десятка фраз, почерпнутых из немецко-испанского разговорника. Этого вполне хватало и для удовлетворения простых житейских надобностей, и для общения с представителями образованного меньшинства. Но вот, чтобы понять эту милую женщину, это вряд ли. Баст и «не понял». Обошлось. А сегодня с утра все было совсем по-другому.