— Эмброуз, это я, Ферн, — замявшись, сказала она. — Двоюродная сестра Бейли, племянница тренера Шина… подруга Риты.
Эмброуз снова посмотрел на нее и замер. Он таращился на нее краем глаза, оставляя вторую половину лица в тени, и Ферн подумала, что, должно быть, из-за травмы ему больно поворачивать голову до конца.
— Ферн? — чуть помедлив, переспросил он.
— Э-э… да. — Теперь настал черед Ферн отворачиваться. Она не знала, помнит ли он записки и тот поцелуй у озера.
— Ты изменилась, — вдруг сказал Эмброуз.
— М-м, спасибо. Такое облегчение это слышать, — честно призналась она.
Эмброуз казался удивленным, уголок его рта приподнялся.
— Рама немного погнулась. Проверь, сможешь ли доехать на нем до дома.
Эмброуз подтолкнул велосипед в ее сторону, и Ферн ухватилась за руль. На мгновение фонарь осветил его лицо. Ферн почувствовала, что ее глаза невольно расширились, а слова застряли в горле. Эмброуз, должно быть, уловил ее резкий вдох, его глаза встретились с ее на долю секунды, прежде чем он отстранился. Потом он развернулся и легко побежал вдоль дороги. Черная фигура растворилась в темноте.
Ферн застыла на месте. Она была не единственной, кто выглядел иначе.
Август, 2004
— Почему они не подпускают меня к зеркалу, пап?
— Потому что сейчас все выглядит хуже, чем есть на самом деле.
— Ты видел, что творится… под бинтами?
— Да, — прошептал Эллиот.
— А мама?
— Нет.
— Ей не нравится смотреть на меня, даже когда все повязки на месте.
— Это причиняет ей боль.
— Нет. Она меня боится.
Эллиот посмотрел на забинтованное лицо сына. Эмброуз видел себя в повязках и пытался представить, что под ними. Даже правый глаз закрыли марлей. Левый глаз выглядел странно на фоне этого белого холста. Эмброуз походил на игрушечную разборную мумию, какие продавались в канун Хеллоуина. Говорил он, как и мумия, с трудом. Губы были замотаны, и он бормотал слова сквозь сжатые зубы, но Эллиот понимал его, если внимательно вслушивался.
— Она тебя не боится, Эмброуз. — Эллиот попытался улыбнуться.
— Боится. Больше всего на свете она боится уродства.
Эмброуз закрыл здоровый глаз, чтобы не видеть изможденное лицо папы и всю эту комнату. В те моменты, когда боль не мучила его, сознание было затуманенным от обезболивающих. Забытье приносило облегчение, но и пугало. Ему мерещился монстр с горящими красными глазами и длинными лапами, которые хотели затянуть его в разинутую черную пасть. Эта бездна поглотила друзей. Он помнил их крики и запах паленой кожи, но, возможно, это всего лишь воображение пыталось заполнить пробелы в памяти. Все изменилось, и жизнь стала такой же неузнаваемой, как и его лицо.