– Откуда такая фамилия, Каравай? – вдруг спросила Варя, перебив их беседу. И Каравай тут же переключился, будто вся их профессиональная с Яром дискуссия и для него была исключительно дымовой завесой. Ведь нельзя же, только увидев друг друга, да еще и в присутствии налитого темным напряжением Окиянина, уйти, взявшись за руки, на закат. Неприлично.
– Не имеет ничего общего с хлебобулочными изделиями, – он опять улыбнулся, и Яр автоматически отметил его зубы: белые, несмотря на бесконечное курение, и ровные. – По семейной легенде, прабабушка согрешила с французским гувернером. Хорошо хоть фамилия у гувернера была с русским звучанием, иначе в тридцатых моим бы головы не сносить.
– Почти Дубровский, – заметила Варя. Окиянин поморщился.
– Кстати, – натужно попытался вернуть его в беседу Саша, – у тебя тоже фамилия, да и имя любопытные. Особенно имя.
– Яр от Ярослава, – неохотно признался Окиянин.
– Ну да, всяко лучше Славы, – кивнул Каравай, и хоть Яр был с ним более чем согласен, ему показалось в этом замечании чуть заметное пренебрежение: «Интересничаете, Славочка…»
Когда Яр, проводив Варю, вернулся в пансионат, он все еще «дымился». Окиянин подошел к уже куда менее многолюдным бильярдным столам в надежде встретить этого Каравая… и что? Что сказать, что сделать? Собственное бессилие бесило его, мозг, привыкший справляться с любой задачей, проворачивался вхолостую, а память услужливо поставляла ему картинки: обмен взглядами, смех, как касание ладонью: ты – есть, и ты – есть. Каравая у бильярда не было, оставшиеся играли вяло, любительски: от всех уже исходил явственный водочно-пивной запашок. Яр занял место напротив давешнего толстяка, распространявшегося на тему успехов Каравая в преферансе. Первый удар Яра был хорош – шар почти закатился в лузу, встал совсем рядом. Толстяк похвалил его. За шар РЯДОМ, а не В лузе. Толстяк не знал, с кем соревнуется Окиянин. Он не забил, как тот, другой, с первого удара. Он проиграл. Безоговорочно. Но это и так было ясно. Окиянин понял, что сейчас размозжит кий о толстякову голову, если немедленно же не уйдет. Контролируя каждое движение, он мягко положил кий на стол, мягко же повернулся и тихо вышел из зала. Уходя, он услышал: «Странный какой-то», и сердце взорвалось вдруг болью. Ах да, проанализировал Яр внезапную боль, она ведь тоже считает меня «странным».
Вечер Яр решил провести подальше от гостиницы, хотя Каминский и схватил его за лацканы пиджака при выходе с конференции, взяв обещание быть в баре. Поужинал в блаженном одиночестве в тихом ресторанчике сосисками и картофельным салатом, почитывая книгу воспоминаний Капицы. В результате в баре Яр оказался уже после двенадцати – просто проходя мимо, вспомнил данное Каминскому обещание. Но Леня все еще был там, в смущении пытаясь отцепить от себя какого-то в стельку пьяного субъекта с немытыми патлами. В баре было полутемно – единственное оправдание Окиянину: как только патлатый отошел от облегченно вздохнувшего Каминского, Яр узнал его. Это был Каравай. Ему зателось повернуться и уйти, но Леня уже заметил его и протянул к нему свои длинные руки: