– Я не хочу пробовать, – глухо ответил он. И продолжил – с монотонностью безысходности: – Я не хочу больше жить без тебя. По поводу же моей к тебе любви – не кокетничай. Ты все и так знаешь. Я хочу, чтобы ты со мной жила. В каком угодно месте в Европе – или, по крайней мере, там, где есть научные центры. В любой из них меня возьмут. Я достаточно прилично зарабатываю. Этого должно хватить на достойную жизнь тебе и Аглае…
– Тсс… – она накрыла его рот ладонью. – Я согласна. Согласна.
И когда Яр обнял ее и затрясся в беззвучном плаче: облегчения и счастья, она тихо гладила его по спине, повторяла: тсс… И смотрела в темный квадрат окна.
На следующее утро Окиянин начал сбор необходимых документов. Одновременно он уговаривал Варю на свадьбу. Яру – сдержанному Яру, ненавидящему толпу, мечталось о празднике, снятом кораблике, всей этой чудной пошлости, обрамляющей простое чувство благодати, на него спустившееся. Если бы он на секунду подключил свою голову, аналитический ум мгновенно подсказал бы ему простое объяснение данному феномену: ему ужасно хотелось, чтобы у его странного, неестественного романа, который он годами нес в одиночку, случился банальнейший хеппи-энд. Но Варя была против – она уже пережила одну свадьбу с гульбой и мочащимися в Неву приятелями. К вящей радости Окиянина она хотя бы согласилась на платье – и они вместе его выбирали: строгое и безумно дорогое, вплотную облегающее тонкую ее фигуру. Яр даже умолил мать отдать бабкино старинное кольцо с сапфиром. Он передал его частному ювелиру, и вскоре кольцо, уже в оправе из белого золота, лежало в заветной коробочке, дожидаясь дня свадьбы. Матери, несколько заторможенные от поспешности детей, договаривались о количестве приглашенных родственников, о деталях праздничного стола.
Яр весь светился – он проводил теперь почти все время с Аглаей и уволившейся с работы Варей. Они водили Аглаю в Эрмитаж, где Яр рассказывал им увлекательнейшие истории. Все трое могли по часу стоять перед одной картиной, пока он вещал им про «золотое сечение», про тайные, открывающиеся только просвященному взгляду связи между людьми, изображенными на картине… И обе: и будущая его королева, и принчипесса смотрели на Яра, не отрывая глаз. Это после одного из таких «культурных заходов», когда утомленная Аглая, вопреки обычаю, легла пораньше спать, Яр, наконец, озвучил свою мысль.
– Я бы хотел удочерить Аглашу.
Варя с легким звоном поставила чашку, из которой пила чай.
– У нее вообще-то есть родной отец, – тихо сказала она.
– Ее родной отец слишком далеко и, судя по всему, занят другими делами, – сухо заметил Яр.