Варя ушла в ванную, где скоро зашумел душ, перекрывая все прочие звуки. За это время Яр успел постоять и бездумно посмотреть в глубину двора; проверить, закрыта ли дверь, вывесив табличку: «Не беспокоить!», снять с себя все, а потом опять надеть джинсы уже на голое тело… Ожидание переполняло его, руки, все тело казались тяжелыми, чужими. Яр понял, что боится, боится не оказаться на высоте. Той, на которую он без труда поднимался с нелюбимыми женщинами. Окиянин знал про себя, что он хороший любовник, поскольку эти самые женщины – хотя он им никогда ничего не обещал – возвращались к нему в постель всегда с удовольствием. Одержимый охотник за заветным Вариным сердцем, он насобирал за годы своей одинокой жизни ворох комплиментов себе на этот счет. Но не от Вари. Не от Вари.
Когда Варя, наконец, вошла в окутанную сумраком комнату, он лежал на спине, закинув руки за голову и прикрыв глаза. Это Варя легла на него и застыла на некоторое время, проведя по ключицам волной влажных волос, приложила щеку к его груди: испуганные удары его исстрадавшегося сердца должны были оглушать. Потом она подтянулась выше, к самому уху и тихо сказала в него: «Оушен, я чего-то очень нервничаю». И доверительная интонация и само признание что-то сделали с Яровой нервозностью, он схватил ее в охапку, перевернулся с ней на живот и стал целовать ее так, как давно хотелось. И там. Он не мог оставить «на потом» изучение этого светящегося в темноте тела, вкус кожи, мягкость-шершавость-гладкость-влажность, запах… Он не мог остановиться, пока простыни не стали мокрыми от пота, пока он не услышал несколько раз незнакомый ему доселе (о, любимая!) стон-крик.
– Ты жива, любимая? – она лежала на его плече, и дыхание у нее еще было сбитым.
– Оушен, ох, Оушен, – Варя провела по его щеке рукой. – Чего же ты меня раньше-то не изнасиловал? А теперь тебе завтра уезжать.
Ах, да, вспомнил Яр. Трехдневный срок.
– Выходи за меня замуж, – сказал он спокойно, без сильно выраженной вопросительной интонации.
Варя привстала на локте и заглянула ему в глаза.
– Это несерьезно. – Она попыталась улыбнуться, но улыбка замерла на губах. В темноте голубые глаза Яра казались черными, а лицо застыло. Варя помолчала. – Я не понимаю, зачем тебе нужна мать-одиночка не первой свежести…
Они вместе засмеялись, но смех у Окиянина вышел невеселый. Он резко зажег лампу рядом с изголовьем. Ему захотелось броситься вниз в глубину двора-колодца. Будто почувствовав это, Варя взяла его голову в ладони, повернула к себе.
– Оушен, – сказала она, – если это не шутка. Если ты меня еще любишь. Я готова попробовать.