— Вот твои монеты, Пылып, а на свой поединок ты тоже будешь заставляться? — В мой мешок упало еще двадцать золотых монет.
— Знамо дело, бей Айдар. Сулим, переведи. Всем, кто меня слышит, заявляю, что останусь живым и невредимым после поединка, и ставлю за то своих сорок золотых монет против десяти монет того, кто примет мой заклад!
— Не надо переводить Сулим. Я принимаю твой заклад. А почему ты так уверен, что жив будешь, Пылып?
Ну и семейка… Этот Айдар — змеюка похуже дяди.
И интуиция развита у него: с полуслова почувствовал, что со мной не все слава богу. Жаль, что так судьба повернула… Видимо, дураков так много на свете потому, что умные слишком часто убивают друг друга…
— А я и не уверен, бей Айдар, но сам посуди: если убьют, то мне монеты ни к чему, а жив буду — стану богаче на десять монет.
Айдар весело засмеялся, но вдруг резко спросил, обращаясь к атаману:
— А как зовут того славного атамана, под чьей рукой ходят такие казаки?
Атаман оказался на высоте. С важным видом он, глядя на Айдара наивными глазами, выдал:
— Так это ж мой сын! И назвали его в честь меня! Так что это мое имя — атаман Пылып Вылиззконопель!
Айдар криво улыбнулся: тут уже и тупой поймет, что над тобой смеются.
Тем временем крымчаки проложили прямо на вершине холма веревку и посредине положили копье. Пора было выходить на бой.
Было холодно, и дул ветер. Раздевшись по пояс и продемонстрировав, что на мне нет кольчуги, надел рубаху обратно, взял в руки самострел, стал на ближний ко мне край веревки. Тишина и покой заполнили меня, мне казалось, что я вижу нас обоих, застывших на разных концах веревки, и зрителей, стоящих с двух сторон, откуда-то сверху, где летают вольные птицы. Какие-то звуки и эмоции звали меня назад, и мне пришлось ненадолго проститься с тишиной. Благоразумно отойдя в сторону от веревки, пока я не готов к бою, увидел встревоженные глаза Сулима: видимо, вид у меня был еще тот.
— Тебе чего, Сулим?
— Татарин спрашивает — как ты его брата убил?
Вспомнил татарин мое обещание и решил с настроя сбить.
— Скажи, нож в глаз воткнул, а он не пережил такого позора — сердце остановилось.
Вновь отключившись от действительности, медленно шел к своему краю веревки. Видимо, мои последние слова пришлись татарину не по вкусу, мне казалось, что я физически ощущаю, как его трусит от злости. Не успел крымский бей дать команду на начало поединка, как татарин пульнул в меня стрелой. Мне даже особо уклоняться не пришлось: почему-то он решил, что я прыгну влево. Ну и что, что я стоял на правой ноге? — всегда можно на ней слегка развернуться, уводя корпус в сторону. Мы все проводили взглядом улетевшую стрелу.