Мгновение спустя он схватил ее, резко и больно выкручивая руку, рыча на ухо и грязно ругаясь, но это было уже неважно. Звон должны были услышать на кухне, вот-вот в комнате появится кто-то из слуг. Надо только потянуть время…
* * *
— Госпожа нервничает, — отметила фрау Готтер, поглядывая на тревожно звенящий колокольчик.
Девица с овечьим лицом вскочила:
— Я схожу, спрошу, чего надо.
Фрау Готтер неодобрительно пожевала губу, посмотрела ей вслед, ругая свою добросердечность. Вроде и старательная девушка, а сразу видно: не приживется она в доме. Деревня из нее так и прет. Как бы баронесса не осердилась.
А девица пробежала по этажу, изображая всем своим видом рвение, но уже на подходе к лестнице сбавила шаг. Медленно поднявшись по ступенькам, замерла у двери, вслушиваясь в доносящиеся из-за нее звуки борьбы и мычание. По ее глуповатому лицу пробежала насмешливая улыбка. Дождавшись, пока звуки смолкнут, и постояв для верности еще с десяток минут, она распахнула дверь. Оглядела открывшийся беспорядок и завизжала.
Элисон
На главной площади Братсмута было людно. Воскресный день после полудня — народ шел с рынка, из храма, прогуливались степенные, зажиточные горожане. В воздухе ощущался неуловимый предпраздничный дух.
Канун Мидста, середина зимы. В Гринберри Манор сейчас украшают окна ветками ели и остролиста, на кухне пекут пироги, в одном из которых обязательно будет монетка…
Порыв ветра донес запах свежей выпечки из ближайшей булочной. Я сглотнула и оперлась о стену. От аппетитного духа голова пошла кругом. Я не ела два дня.
Это было одной из главных причин, по которой я сейчас стояла на площади, собираясь с духом.
Вид у меня, должно быть, был прежалкий. Грязное, истрепанное платье, нечесаные волосы свалялись в колтун, рваный плащ, а ведь совсем недавно он был новым и добротным. Безденежное бродяжничество никого не красит, испытания, щедро отмеренные мне дорогой, отложили отпечаток на всей моей внешности. Лицо осунулось, сильнее выдавались скулы. Особенно изменились глаза. Когда я разглядывала полчаса назад свое отражение в начищенной до медного блеска табличке, меня поразило, каким затравленным сделался взгляд. В дополнение к нему за считанные дни стала почти родной привычка красться по стенке и втягивать голову.
Мне повезло тогда — даже не заболела после ночевки на холодном камне под открытым небом. Отлежавшись пару дней в деревне, я продолжила путь, уже без лошади.
Дорога не была жестокой. Меня не тронули ни люди, ни звери. Не стало проблемой отсутствие мужчины-защитника рядом. Никому не было дела до замызганной бродяжки Элли.