Септимус радовался победе своего возницы, заканчивающего пятый, финальный круг, но эту радость омрачил друг Мариус. Спасти его жизнь могло теперь разве, что Божественное вмешательство. Он почти успел добежать к «спине», когда его настигла четверка из Неаполя. Лошади сбили его с ног, и по нему проехалась колесница. Толпа взвыла снова. Кто-то от скорби, а кто-то в безумном ликовании.
Септимус тяжело опустился на лавку, Спуриния, напротив, поднялась, закрывая лицо руками.
— Септимус, не надо. Я не готова! — Который раз Спуриния смотрит ему в глаза так, от чего телом завладевает странная апатия. Септимус торопливо убрал руки с бедер женщины, мысли о которой не покидают его третий месяц. — Прости, может быть позже. — Накинув шерстяную палу (плащ), Спуриния вознамерилась покинуть палатку консула.
— Постой, что хочешь найти ты в лагере?
— Хочу навестить Мариуса. Он ведь еще не совсем здоров?
— Мариус! Здоров как бык! А что хромает, так это пустяк. Ведь это чудо, что Мариус выжил? Когда я увидел его разбитым в кровь, обнажившуюся на ноге кость, то решил, что навсегда потерял друга.
— Я молила Богов об этом чуде.
— Останься, я пошлю за Мариусом. Нам есть что обсудить. Сеноны рыщут вокруг как волки, но не атакуют лагерь. Я намерен взять Фельсину. Может, тогда они отважаться на сражение.
Спуриния в который раз подавила приступ раздражения: «О Туран! За что ты мучаешь меня. Мой сын не со мной, по ночам я мерзну на солдатском ложе. Этот Септимус может и не плохой человек, но его любовь мне неприятна. Почему Боги так жестоки? Алексиус, жив ли ты?». — Она смахнула скатывающуюся по щеке слезу, и все же решила настоять на своем. Выйти Спуриния не успела, в консульскую палатку вошел Мариус.
— Аве консул! — Мариус учтиво поклонился Спуринии и подал руку Септимусу.
— Аве друг мой! — Септимус вцепившись в предплечье Мариуса, подтянул легата к себе и обнял. Тот, морщась от боли, попытался выскользнуть из объятий Помпы, но не тут то было: Септимус, радуясь, что у Спуринии больше нет повода оставить его, не замечал, что причиняет Маркусу боль.
— Постой, не так сильно! Сеноны окружили лагерь.
— Неужели! Боги услышали меня! — Проревел Септимус, отпуская друга, — Холодает. Сеноны мерзнут по ночам! Давай выпьем за победу. — Септимус потянул Мариуса к столу. — Прихрамывая, Мастама не имея сил противиться, пошел за консулом.
— Оставь его! Ты груб! — Закричала Спуриния и выскочила из палатки.
Септимус, не понимая, чем вызвал гнев обожаемой Спуринии, ища поддержки у Мариуса, только руками развел.