Еще одна ночь в походе на Фельсину прошла за беседой почти до утра.
— Как думаешь, Мариус, чего хочет Септимус, посылая легионы в бой?
— Он защищает Этрурию.
— Тогда он делает это очень неумело. Если сейчас луканы и компанцы ударят с юга, а галлы — с севера, то Этрурия не выстоит.
— Ты обещал!
— Успокойся мой друг. Речь идет не о моих обещаниях. Я всего лишь пытаюсь поставить под сомнение твои выводы. — Мариус очень быстро привел свои эмоции в порядок, но не спешил с ответом. Я заметил, как заблестели его глаза в сумраке палатки, освещаемой всего одним масляным светильником.
— Мой отец упрекал как-то меня, что с моей помощью безродный центурион стал Нобелем Этрурии. Свет славы его определенно влечет.
— А сенонов он разбил, руководствуясь исключительно чувством долга! — Искренне смеюсь, — Похоже, он не собирается делиться со мной добычей. Он думает, что жена и сын смогут гарантировать ему мир со мной. При этом он спит с матерью моего сына, скрывая, что я жив и посылает человека, кому многим обязан на заведомо провальную миссию, унижая его как посла. И все это он делает, исключительно заботясь о благе Этрурии?
— Атаковать сенонов ему поручил сенат. А то, как он провернул эту компанию, свидетельствует о том, что Септимус научился извлекать выгоду из всего, за что берется.
— Вот. Я услышал от тебя ответ! Септимус во всем, что делает, ищет выгоду. Причем лично для себя! И пока это ему удается неплохо. — Мариус только кивнул в ответ, соглашаясь. — А что если и мы, отбросив ханжество, рассудим о нашей выгоде?
— Я устал, — Мариус опустил голову на грудь, плечи его поднялись, казалось, он вот-вот заплачет.
— Не раскисай! Неужели в тебе ничего не осталось. Ни любви, ни ненависти? Или тебе все равно, где провести остаток ночи?
— Ты можешь меня прогнать, и я смиренно проведу остаток ночи у солдатского костра. — От таких речей Мариуса замечаю волну раздражения, накатывающую на грудь. И тут же, вспоминаю тот день, когда я оказался на дороге у поместья Спурины. Ведь тогда только смирение помогло мне выжить.
— То есть тебе теперь все равно, что с тобой будет? — Спрашиваю без вызова, с мягкостью в голосе и сочувствием. Он смотрит, сомневаясь. В чем именно уже не важно. Похоже у парня кризис цели.
— Мой отец привез в Рим Спуринию и твоего сына. Как я был счастлив тогда! Но отец объяснил мне, что на месте Септимуса он предпочел бы видеть меня. Именно тогда я задумался о том, что Септимус мне многим обязан. Тогда я упал с квадриги и покалечил ногу. То был знак. Боги указали мне свою волю. — Не к месту он завел речь о божественных сущностях. В этом мире к Богам нужно относиться с искренним почтением. Это я уже на своем опыте уяснил. С другой стороны стоит убедить его, что знак тот он истолковал не верно.