Хотел бы я посмотреть на бой со стороны!
Волна атакующих легионеров первой откатилась, по щитам застучали затупленные наконечники. Кричу: «В атаку!», — снимаем «крышу», метаем в противника пилы сами. У нас, их еще много.
Противник отступает. Командую: «Вперед!», — идем в атаку.
Кто со скутумом, выстраиваются впереди. Вторая линия подбирает с земли дротики и легкие и тяжелые, тут же отправляя их в полет на встречу противнику. Трубит буцинатор. Состязание окончено.
С холма спустился всадник.
— Центурионы двенадцатой к Консулу, — Тит улыбнулся мне и, приветствуя, махнул рукой.
Подошел центурион первой, мужик лет сорока. Через всю правую щеку ветерана к подбородку тянется рваный шрам. Сняв шлем, он спросил:
— Что это было?
— «Черепаха», — ответил я.
— Первый раз вижу такие маневры! Где научился?
— Приходи в гости, расскажу, — пришлось пригласить. Консул ждать не любит.
— Гней Публий, старший центурион первой манипулы второго легиона. Я приду.
— Алексиус Спурина. Буду рад, — отвязавшись от любопытного Гнея, я скомандовал построение в походную колону. Ко мне подошел сияющий Септимус.
— Мы победили, командир.
— Да Септимус. Нас вызывает Консул. Держись молодцом, не робей.
Никогда не был участником триумфа. Внимание толпы мне понравилось. Откуда-то стало известно мое имя. Пока мы с Септимусом поднимались на холм, в ставку, толпа скандировала: «Слава Алексиусу!».
Консул — само радушие. Вручил браслет «За победу». Позже я узнал, что такой награды удостаиваются командиры, выигравшие сражение. Септимус Помпа стал центурионом двенадцатой манипулы.
После торжественного вручения награды, я снова встретился с тестем.
Короткое — «горжусь тобой», услышать было приятно. Он не дал мне вернуться к манипуле.
Я верхом, Сенатор на носилках отправились в город.
Один из рабов был отослан вперед, что бы в доме готовились к празднику.
Вообще от запланированных на сегодня торжеств я уже маялся головной болью. Вечером Консул созвал к себе пол города отпраздновать дословно «великую победу всего лишь в состязании, которая, несомненно, принесет Этрурии много славных побед в войне». Такую речь он толкнул, вручая мне награду.
Я ехал шагом, держась сбоку от паланкина Спуриния. Всю дорогу старик пытался слить на меня эмоции, пережитые им во время состязания: «Когда я увидел, что ты так бездарно построил манипулу, мне стало очень стыдно. Нет, совсем не от насмешек Консула, трибунов и прочих завистников. Мне стало стыдно, что я так ошибся в тебе. Прости мой стыд», — при этом старик умудрился пустить слезу, — «Но тогда я подумал и о том, что перестроение походной колоны в позицию для атаки выглядело просто потрясающе! А вот когда твои центурии ринулись вперед, уже никто не смеялся. Ха! Они стали понимать твой замысел.