— Нет, бренн. Яподы должны быть наказаны. — Мне показалось, что Артоген закончил разговор. Он слегка поклонился, будто собрался уйти. Мысли о том, что уход Артогена существенно осложнит мне жизнь, если не дам понять лигурам, что инсубры теперь не лакомая добыча, равно как и осознание, что я не могу сейчас покинуть Мельпум, прокатились каскадом и заставили сердце сжаться. Нельзя отпускать ни сенонов ни присягнувших Артогену лигуров.
— Обсудим это, — я намеренно не стал проверять его реакцию на мое предложение. Как ни в чем не бывало, иду к столику, наливаю нам вино. Подаю вождю сенонов кубок. — Мудрые люди когда говорят о мести, то сравнивают этот акт с кулинарным блюдом, которое особенно хорошо, если подано холодным. — Артоген обычно сам не прочь пофилософствовать, клюет на приманку: делает глоток вина, смотрит заинтересованно. — Сеноны покорили Этрурию и уничтожили Рим. Сейчас дань с Этрурии получают бойи. Они не воюют ни с кем, только потому, что у них нет вождя. Меня поддерживает Хундила. Полагаю, что скоро он посетит Мельпум. Возможно, что Совету бойев станет не по душе, если зять Хундилы — бренн инсубров возьмет под свою руку и Парму и Мутину и Бононию.
— Твои планы мне понятны, но причем тут моя месть яподам. Мне нет никакого дела до проблем бойев. Прости бренн. — Он залпом осушил кубок.
— Постой. Выслушай меня. — Артоген поставил кубок и, скрестив на груди руки, без энтузиазма приготовился выслушать меня. — Что ты станешь делать, когда сожжешь десяток жалких оппидумов яподов? — Смотрю ему в глаза так, будто важнее для меня ничего на свете нет, чем его ответ.
— Пойду на далматов (иллирийское племя, покорено римлянами во время Иллирийской войны 35–33 гг. до н. э.), — высокомерно отвечает Артоген.
— Нет! Никуда ты не пойдешь. Потому, что к тому времени все другие племена кельтов перегрызутся между собой и Этруски обязательно попытаются вернуть свои оппидумы. У нас есть шанс сейчас объединить сенонов бойев и инсубров, окончательно повергнуть лигурийцев и выйти к морю, что бы наши купцы торговали с Карфагеном. А потом и Иллирия падет к нашим ногам.
— Почему ты говоришь «к нашим ногам», бренн ты, а не я?
— Это не важно! Важно то, что ты сейчас волен выбирать, а я — нет. Вот и уговариваю тебя ради общего блага. Не только моего или твоего. Ради светлого будущего! — Прячу улыбку. О светлом будущем хорошо сказал.
— Хорошо сказал, — Мне стоило больших усилий остаться невозмутимым. Артоген заговорил как раз в тот момент, когда я произносил мысленно те же слова, — Хорошо говоришь, но если я замечу, что твои слова расходятся с делом, стану тебе врагом.