Кроеву незачем было вмешиваться в заделку повреждений и в оказание первой помощи раненому, там справлялись и без него. Командир баркаса напряжённо вглядывался в освещённый луной борт неприятельского парусника. Боцман не был артиллеристом, но суету на шканцах видел отлично. Плохо различимые и потому с виду нестрашные рыльца пушек ещё можно было разглядеть, но при таком освещении их поворот в сторону цели не засёк бы никто.
Раненого уложили на дно баркаса. Игрунков громко стонал. Его подбадривали:
– Ты не переживай, Триша, до госпиталя доставим, а там Марья Захаровна возьмётся.
– Она дело знает, эт точно. Да взять хоть унтера Зябкова…
Ближнее к баркасу орудие пыхнуло облаком дыма, через пару секунд донёсся звук выстрела, но наводчик подкачал: картечины хлестнули по воде далеко за кормой. Всё же артиллеристы с «купца» – совсем не то же, что умелые вояки с боевым опытом. К тому же скорость баркаса сильно недооценили.
Почему-то две другие пушки так и не выпалили. Никто из экипажа баркаса не угадал причину. Таковая, конечно, существовала. Кораблик ушёл далеко вперёд, в результате бортовые орудия не имели возможности взять русский баркас на прицел. Турецкий артиллерист увидел диспозицию и отказался от напрасной траты зарядов, что бы ни было его причиной.
Кроеву пришлось заложить порядочный крюк, выйдя в открытое море. Из-за этого в порт пришли через два часа после выхода из грота. В госпиталь раненого доставили и того позже. Дежурил сам Пирогов; он, увидя характер ранения, тут же отправил Игрункова на операционный стол и ампутировал то, что осталось от руки. Когда Игрункова, всё ещё не отошедшего от наркоза, отнесли в палату, за окнами уже светало.
А наутро в палату впорхнула разрумяненная с морозца молодая женщина.
– Вот она, Марья Захаровна, – послышался театральный шёпот справа, – ежели возьмётся руку лечить, то почитай за великое счастие. Свечку угодникам святым поставить не забудь.
Молодуха присела на кровать.
– Ну-ка, что там с рукой?.. – произнесла она с отчётливо иностранным выговором. – Это тебе, братец, хорошо прилетело… Да, не повезло…
В палате повисла гробовая тишина.
– Четыре недели проваляешься, прежде чем новая рука в порядок придёт. Теперь будем чинить…
Вся палата разом вспомнила, что дышать можно, и принялась это делать.
Сколь ни любопытны были отдельные раненые, никто не осмелился не то чтобы подойти, даже лишний раз глянуть на работу госпожи доктора. Часов ни у кого из нижних чинов, обитающих в этой палате, разумеется, не было, но все поняли, что работа была не из малых. На самом деле Мариэла трудилась почти полный час. Наконец она встала. Последовали приказы: