Потом раскрылась вторая «матрешка», и выглянула еще одна Бет — Бет Фишман, дочь Ребекки и Сидни, чьи деды и бабки родились в России и в Румынии. Пятилетняя еврейская девочка Бет Фишман, которая горько плакала, когда соседский мальчик насмехался над ней из-за ее фамилии. И девочка-подросток Бет Фишман, которая, опасаясь, что ее парень бросит ее, потому что она еврейка, попросила своего лучшего друга передать ему, что она «только наполовину еврейка».
Даже сейчас, тридцать лет спустя, я краснею от стыда, вспоминая эту ложь. От кого из родителей я тогда отказалась? Какую половину себя самой я отбросила так буднично, оценив ее так дешево?
О’Коннор смотрел на меня и терпеливо ждал, пока я приму решение. Каким будет мой ответ? Возьмусь ли я за это дело?
Я сделала глубокий вдох и заговорила медленно, взвешивая каждое слово, правильно расставляя акценты, с ровной интонацией. «Вы говорили, что намерены убедить меня в том, что ваш подзащитный невиновен. Пока вам это не удалось. Его опознали девять человек. И хотя прошло уже тридцать пять лет, эти воспоминания могут быть точными. Однако, — сказала я, отметив для себя страдальческое выражение на лице О’Коннора, — вам удалось заронить мне в душу некоторые сомнения. Мне понадобится некоторое время, чтобы разобраться в этом деле. Оставьте мне свои папки, я просмотрю их и дам вам знать о своем решении».
— Процесс начнется уже в следующем месяце, — сказал О’Коннор. — Высока вероятность того, что вы не сможете подняться на свидетельскую трибуну до октября, а то и до ноября. Я могу дать вам время до марта, но не позже.
Два месяца, говорила я сама себе. Смогу ли я принять решение за эти два месяца?
— Первое условие: если я решусь взяться за это дело, мне не нужно никаких денег. Ни пенни. Вы можете возместить мне мои расходы, но я не хочу, чтобы мне оплачивали мое время. Если я соберусь свидетельствовать в пользу Демьянюка, это будет из принципа, а не за деньги.
У двери О’Коннор пожал мне руку.
— Я клянусь вам, что Джон Демьянюк невиновен, — сказал он, сжимая мою руку. — Я верю в это всем сердцем.
Пожимая его руку, а потом глядя на него, когда он спускался по цементной лестнице, я спрашивала себя, осталось ли что-нибудь такое, во что я верила бы всем сердцем.
* * *
Оставленные им документы должны были убедить меня. Дело, основанное на воспоминаниях тридцатипятилетней давности, — этого уже само по себе достаточно. Добавьте к этим угасающим воспоминаниям тот факт, что еще до того, как свидетели посмотрели на фотографии, они уже знали, что у полиции есть подозреваемый, и им даже сообщили имя и фамилию подозреваемого: Иван Демьянюк. Добавьте к этому сценарию то, что израильские следователи спрашивали свидетелей, могут ли они опознать Джона Демьянюка, то есть задавали явно предвзятый и наводящий вопрос. Добавьте к этому тот факт, что свидетели почти наверняка после этих опознаний рассказывали о них другим людям, может быть, и друг другу, «загрязняя» таким образом последующие опознания. Добавьте к этому повторные показы фотографии Джона Демьянюка, так что с каждым разом его лицо становилось все более и более знакомым свидетелям, и они опознавали его все более и более уверенно и убедительно.