— Ждете не дождетесь, когда вернется ваш папаша, чтобы увидеть на столе ноги другого мужика? — Он постучал пальцем по виску и засмеялся.
Мы с Элси поглядели на телеграмму на каминной полке, и на секунду я увидела ситуацию глазами ее матери.
Вскоре мы перестали спускаться вниз, если Ронни был в доме, сидели в комнате Элси и прислушивались. Ронни прорывало на разговорчивость, когда он оставался наедине с Бэрил: целая армия слов поднималась сквозь половицы. Он придирался к тому, что она надела или сказала, к любой мелочи, которая, как он решил, целый день действовала ему на нервы. Голос Бэрил танцевал где-то с краешку, но Ронни то и дело вскидывался, и Бэрил тут же умолкала.
Однажды утром она спустилась к завтраку с синяком под глазом.
Все суетились вокруг нее — щупали, допытывались и только что не ломом пытались снять крышку ее молчания. Но Бэрил сказала только:
— Я споткнулась и упала.
И она, болтушка, вообще не закрывавшая рта, перестала говорить.
Все время, пока я говорила, Джек смотрел в одну точку на земле. Я не знаю, сколько печалей он повидал в своей жизни, однако в его глазах нашлось место и для новой.
— От него и у их матери состояние ухудшилось, — добавила я, взглянув на Элси. — Он разжигал ее страхи. Болтал, что правительство подслушивает граждан, и подзуживал ее оборвать обои и поискать микрофон. Однажды я застала, как он ей указывал, какие стены она еще не проверила.
Отыскав нить этой истории, я вспомнила, что случаев было куда больше, и начала разматывать клубок. Ронни бил Бэрил постоянно. Это вошло у него в привычку, и, как часто бывает с привычками, Бэрил в конце концов смирилась. Она почти каждый день приходила с синяком под глазом или рассеченной губой и прикрывала лицо рукавом, словно желая сделаться невидимой.
На фабрике многие женщины являлись на работу в таком же виде — никто об этом и не задумывался всерьез. Синяки из черных становились фиолетовыми, потом выцветали до зеленого и желтого, и ни слова не было сказано. Это было как надеть другую косынку или новые перчатки. Но рано или поздно наступало очередное утро, когда мужчина утверждался в своем праве собственности, и синяки снова становились черными.
Побои были не самым худшим. Хуже всего было ждать, когда это произойдет.
Поговорить с Бэрил пробовали все, даже Дот приезжала на день и всячески убеждала сестру. Но любовь, как бумажный самолетик, летит, куда ей хочется. Я уже убедилась, что она приземляется в самые невероятные места, а потом остается лишь нести это бремя остаток жизни.
Это продолжалось много месяцев. И никто не мог это остановить.