— А слева у нас вторая общая гостиная с плазменным телевизором сорок восемь дюймов по диагонали. Здесь постоянно дежурит кто-нибудь из персонала.
На ходу я бросила взгляд на гостиную. Телевизор был выключен. Все сорок восемь дюймов.
— Справа — наши удостоенные наград сады. Ими можно любоваться через застекленные балконные двери…
— Наград? — шепнула я Элси и попробовала повернуть ручку.
— …которые постоянно закрыты во избежание ущерба здоровью и безопасности жильцов. — Женщина обернулась и улыбнулась нам. Я улыбнулась в ответ и убрала пальцы от стекла.
Идя по коридору, я заглядывала в каждую комнату. Везде было тихо и пусто, и лишь изредка мелькал кто-нибудь в форме персонала.
— Должно быть, все на экскурсии, — предположила я.
Мы дошли до другого коридора, где слабо пахло лавандой и старостью.
— Обычно посетителей не допускают в комнаты жильцов, — сообщила бежевая женщина, — но Клара… — она заглянула в свои записи, — некомфортно ощущает себя в зонах общего досуга.
— Так всегда и было, — согласилась я. — Она боялась людей, особенно папашу своего.
— Мы целую вечность убеждали ее сходить на танцы, — подтвердила Элси.
— Какие танцы? — Я нахмурила брови.
— Флоренс, мы для этого и пришли к Кларе — спросить о танцах! — не выдержала Элси.
Женщина взглянула в свои записи:
— Танцы? Здесь ничего о танцах не сказано.
— Еще бы, — не удержалась я.
— Нам на третий этаж. — Женщина поглядела на Джека: — Не хотите ли воспользоваться лифтом?
Лифт ждал посетителей в углу холла: железная решетка и очень сложная система для подъема, которая, казалось, свисает с потолка.
— Пожалуй, я по лестнице, — отказался Джек.
— Не обращайте внимания на трость, ею он только людей гоняет, — пошутила я.
Джек еще смеялся, когда мы поднялись на первую площадку.
На лестнице запах лаванды исчез, сменившись искусственной свежестью чистоты — так пахнет в операционных и, наверное, в анатомических театрах. Обстановка тоже изменилась: вместо цветочных ваз — стойки с постельным бельем, вместо картин — таблички с предупреждениями насчет здоровья и безопасности, вмурованные в гипс и пожелтевшие от старости. Даже ковровое покрытие сменилось линолеумом, будто сила тяжести утянула все мягкое на первый этаж.
Бежевая женщина свернула в новый коридор, с номерами на дверях. Фразы из рекламного буклета исчезли вместе с букетами сухоцветов. Комнаты с кусочками мучений: пустые, остекленевшие глаза, отвисшие челюсти, руки на яростно скомканных простынях. Однако еще более тягостное впечатление производили те, кто лежал на идеально застеленных постелях: у них кончились силы бороться. Я заглядывала в каждую дверь, и частица чужой жизни смотрела на меня в ответ. Снаружи у каждой двери висела фотография — от этого коридор напоминал огромный настенный семейный альбом. Люди позировали в саду или у моря, посадив на бедро ребенка, или рядом с рождественской елкой. Бежевая женщина увидела, что мы смотрим на фотографии.