— До чего ж я несчастная!.. Этой толстухе Ми лавке вашей... корове... ей вечно всё выпадает доброе: из своих рук его угощала... А я... вот окаянна-то моя головушка... проездила... проездила!..
— Кто у тебя рыдает? — спросил Александр.
Мирон Фёдорович только рукой махнул.
— Ох, и не знаю, как сказать тебе, государь: младшая невестка Настя... как сдурела!.. Горе её, вишь, взяло, что не довелося ей из своих рук тебя угостить...
Невский улыбнулся.
— Ах, кваску твоего, с искрой, выпил бы я на дорожку! — сказал он громко.
Старик кивнул князю и подморгнул.
— Настя! — подал он зычный голос: — Настя! — повторил он грознее, когда не последовало ответа.
— Чево? — отозвался из амбара набухший от слёз голос.
— Подь сюда! — позвал батюшко-свёкор.
В распахнувшейся двери амбара показалась юная светловолосая босоногая женщина с красивым, резким и загорелым лицом — этакая «нескладень-девка», как говорится в народе, но именно с той нескладностью, которая подчас бывает страшнее молодецкому сердцу всяких вальяжных, лебедь-белых красот.
Увидав Невского, она хотела было скрыться.
— Куда? Вот сайга дикая! — прикрикнул на неё свёкор. — Для князя кваску... на дорожку... Живым духом... В бочонке, что в углу!..
Настя мгновенно исчезла.
Они подошли к громадному вороному жеребцу князя, и Александр собирался уже принять повод из рук дворского, когда, запыхавшись, не успев даже вытереть с лица следы слёз, с туесом в руках и с чашкой примчалась Настя.
Она поклонилась князю и решительным движеньем всунула чашку в руки свёкра и приготовилась наливать квас из туеса.
— Ох нет, — сказал, улыбнувшись, Александр. — Люблю прямо из туеса — совсем аромат другой!
Он взял у неё берестяной туесок и с наслажденьем принялся пить. В тёмном квасе отразилось его лицо: словно бы когда в детстве заглядывал в колодец.
Возвратив туесок, Александр Ярославич только что успел повести глазами, отыскивая дворского, как тот уже стоял возле него, держа раскрытый ларец.
Князь глянул внимательно в ларец и извлёк оттуда жемчужные серьги. Он положил их на ладонь и ещё раз посмотрел, хороши ли они.
Настя стояла, не смея поднять глаз.
Невский протянул руку к её заалевшему ушку — сначала к одному, потом к другому — и, разжав золотые зажимания серёжек, нацепил ту и другую.
— Носи! Не теряй! — сказал он.
Настя закрыла широким вышитым рукавом глаза. Видно было, что она не знает, что надлежит ей сделать, чтобы поблагодарить князя. Вдруг решительно отняла руку от глаз и, привстав на цыпочки, поцеловала Невского прямо в губы.