— А лук-сеянец побросаю... Под снежок пойдёт. Зато весною лучок мой, что татарин: как снег сошёл, так и он тут!.. У соседей ещё ничевым-ничего, а мы уж лучок едим. Зато не цинжели ни одну зиму! А сосед Петро, в мои же годы, цингою помер!..
— Да какие ж тут у тебя соседи? — изумился Александр. — Медведи одни?..
Старик улыбнулся:
— Есть и медведи. Без них тоже хрестьянину не жизнь! Ходим и на них, зверуем... Вот коли дозволишь, то окороком угощу сегодня медвежьим... Ну и шкурка ведь тоже! Полезной, полезной зверь! А только и настоящие соседи есть: вот тут Захарьино — сельцо обо двух дворах, — вёрст пять, боле не будет. Закомалдино — в том пять дворов... две версты всего. Общаемся, как же!..
Он поплевал слегка и вежливенько на ладони и опять принялся за лопату. На полувкопе старик снял ногу с лопаты, нагнулся, поднял и отшвырнул червяка. Затем снова продолжал копать.
Дождавшись, когда он проделал это вдругорядь, Невский спросил:
— А зачем ты это, старина, нянчишься с ними, с червяками? Жалко, что ли?
Старик вздрогнул, поднял глаза на князя, воткнул заступ в землю и неторопливо ответил:
— Да ведь оно и жалко. Червь земляной — он земледельцу не враг. В особенности в огородном деле. Польза: земельку рыхлит, продухи в ней кладёт. Тогда пошто его губить, ползущего?
И, сказав это, он с удесятерённым рвением принялся за работу и орудовал своим заступом, доколе пот не закапал с его чела. Сгребая его крупные капли краем ладони и поправляя ремешок, сдерживающий волосы, он время от времени растирал рукою натруженную поясницу и, смущаясь от этого перед князем и как бы сам на себя лукаво подмигивал, говорил:
— У ленивого болит в хребте!
— Когда бы у меня все были такие ленивые! — сказал Александр.
Князю становилось хорошо и просторно на душе — не то от близости этого матерого, прозрачного духом старика-трудолюба, не то от вступающего в душу великого покоя окрестных лесов и холмов, осиянных щедрым солнышком последних тихих дней осени.
Слышалось звонкое шорханье железа лопаты о землю. Старик, извернув заступ боковой гранью, ловко и быстро мельчил комья вскопанной земли.
— Э-эх, не земелька, а пуховая колыбелька! — радуясь добротной вскопке своей, проговорил Мирон. — Да-а... скоро уже и мне земляную постельку постелют!.. — произнёс он в раздумье. — Пора, пора и мне под заступ — зажился.
Невский остановил его.
— Полно, — сказал он ему, — да ты ещё у меня повоюешь!
— Нет, уж отвоевал... где там!.. На воспожинки шестьдесят и один стукнуло... Сынов да внуков моих зови с собою, а я уж не воин!.. И то сказать: с покойным родителем с твоим, с государем Ярославом Всеволодичем, на Ригу и на Колывань ходил! До самого моря дошли. Ещё немного — и Рига наша! Тряслись они в ней, немцы, запёршись... Но только что батюшко твой согласился выкуп с них взять. А и не осудили мы его — год был тоже тяжкой: мох ели, кору, лебеду в Новгородской-то области — кто что измыслит... А серебро, и пушное рухло всякое, литьё — ну, словом, всё, что вздумал князь, то и взяли с них. Оси горели у телег — до того мы всякой всячины от них повезли!.. И мир взяли на всей воле нашей... Кажному так своевать бы!.. Строительной был государь... А чтобы зря это ему крови пролитие делать — это он недолюбливал...