Он выбрал дорожку, по которой они могли идти почти рядом-он на полшага сзади, слегка склонясь к ней, словно говоря на ухо.
- Помню, папаше пьяному казан на голову надел.
На заводе распиливать пришлось. Мамаша придет с работы - в комнату войти боится. Из коридора спрашивает: «Витенька, ты дома? Витенька, ты покушал? Сходил бы ты, Витенька, в кино». Денег не жалела, только бы от меня отделаться. Даст меньше трешки, не беру. Нет, я не требую. Не ругаюсь. Просто остаюсь дома. И трешка находится.
С тринадцати на такси разъезжал. Девочек к себе ночевать привозил. Мамаша с папашей глазами хлопают, а я так это вежливенько даму в свою комнату провожу. Утром мамаша в мусорном ведре предметы дамского туалета находит, всякие там лифчики, трусики, - Волков скосил глаза на Тому, засмеялся, не разжимая губ. - Ни одна от меня в полном ажуре не ушла.
Тома отвернула пылающее лицо, сказала негромко:
- Назад пойдем.
Он покорно руками развел.
- Как вам угодно, миледи. Показывайте дорогу.
Она огляделась - одинаковые деревья, одинаковые кусты. Сюда шла, не смотрела по сторонам. Не до того было.
- Ты привел, ты и назад веди.
- Что вы, миледи, даму - только вперед.
Тома сердито головой мотнула. Паяц несчастный! Быстро пошла по тропинке, которая их привела сюда. Тропинка кончилась, и Тома остановилась - дальше дороги не было, сплошная стена кустарника. Попыталась обойти ее, но показалось, что она углубляется в лес. Сердито отводя ветки, пошла напрямик. Волков, откровенно потешаясь над ней, брел следом.
Тома продралась сквозь кустарник и очутилась на поляне, где они не были. Оцарапанная, с пунцовыми щеками, прислонилась плечом к ореху, обняла ствол. Ноги дрожали, вот-вот подкосятся.
Волков бросил на нее усмешливый взгляд и повалился на траву у ее ног, словно только и ждал, чтобы она остановилась вот так, в полном изнеможении.
- Садитесь, миледи.
- Не хочу.
Голос у нее тонкий, жалкий голос.
- Не дури. Садись.
Она сделала шаг и села, почти упала на землю. Не очень близко, но и не далеко от него: протянешь руку - коснешься.
- Уже не просишь рассказывать, сыта? - спросил он.
- Нет, почему… рассказывай, - напряженно проговорила она.
- Может, тебя подробности интересуют? Я много баб перепробовал, могу рассказать.
Он явно издевался над ней.
- Чем больше гадостей, тем больше герой, - сказала Тома, едва не плача от сознания своего бессилия: она не могла одна выбраться из леса, да он и не дал бы ей уйти одной, понимала, что в нем произошла какая-то злая перемена, не хотела его слушать, но и показать смущения своего не хотела и повторила громче, с бессильным вызовом: