Она обещала поехать с ним в лес, и, несмотря на всю неправдоподобность этого обещания, он поверил ей. Пусть из самолюбия, но слово сдержит. Полночи обмысливал поездку, загодя выверял дорогу, выбрал дальний лес, в который никогда не возил девчонок. Эта поездка должна была подружить их, он хотел, чтобы
Томе было хорошо и свободно с ним, и сам себя хотел ощутить не тем Волком, который возил в лес «дешевок», искусывал им в кровь губы, над которыми издевался. Он хотел ощутить себя человеком, с которым такой девушке рядом быть не зазорно. Он любил эту девушку уже три года, с того самого дня, когда она выбила из его рук стакан с водкой, но не признавался себе в этой любви и не порывал прежних связей. Напротив: он менял девчонок с особой жестокостью и делал все, чтобы Томе это было известно. Последние полгода пытался испугать ее преследованием, ему думалось, что встреть он ее наедине, и все будет, как десятки раз с другими бывало. А пришел к ней в ясли и понял, что ничего ему от нее не надо, - только сидеть рядом, смотреть на нее, слушать ее голос, чувствовать себя равным с ней. Никогда не терявший самоуверенности, сейчас он не мог найти даже верного тона в разговоре, и надежды найти у него не было. Когда «миледи» села на его мотоцикл, он поклялся себе, что никакая другая девчонка больше на это место не сядет.
Ему было легко и счастливо по дороге, а в лесу все переменилось, стало душно и тяжело от сознания, что она рядом, идет за ним с палкой в руках и боится его. Привычная для Волкова атмосфера близости с девушкой в безлюдном месте сгущалась и давила его все сильней, и он испугался себя в себе - за нее испугался. Потому и шел молча, едва владея собой, почти не смотрел на Тому. И бес сидел в нем, подзуживал: знала ведь о нем все и поехала, значит, не такая уж недотрога и теперь, наверное, смеется над его нерешительностью. Он придавил в себе этого беса, но не задавил совсем, и он вырвался наружу, когда Тома так необдуманно хлестнула его наотмашь словом «раб». Тома сама была виновата, только она и была виновата, думал сейчас Волков, лежа на спине, скрестив под затылком свои тяжелые, уже не опасные для Томы руки. И пусть виновата, это даже хорошо, что виновата она, а ей винить его не в чем.
Он повернул голову и посмотрел на Тому. Она лежала чуть поодаль от него, прижавшись щекой к траве, обняв руками землю, и казалась спящей. Непривычные слова навернулись Виктору на язык, щемяще ласковые слова. Они дремали в мозгу до поры, до этого самого часа, когда любимая девочка окажется вот так рядом с ним, спокойно спящей под его защитой. Он не мог позволить себе сказать эти слова вслух, он еще стыдился их, но повторять их про себя было необычно и радостно.