- В ту ночь, когда я привезла Толю домой, он никуда, оказывается, не убежал: отец избил его и запер в сарае. Утром к нему пришел Митя, через щель разговаривали. После этого Митя исчез. Куда-то послал его Толя, не иначе.
- Третьего предупредить, чтобы за коньяком в тайник не наведался,- сказала Галина Федоровна.- Если только ваше предположение верно.
- Очень я боюсь за Митю,- призналась Люда.
- Что говорит Ивакин?
- Вадим одного рецидивиста подозревает, ищет его. И Митю мы сообща ищем. Живым бы найти.
- Ты ужасов заранеее не выдумывай,- сказала, подымаясь, Галина Федоровна.- Звони мне. Держи в курсе.
Галина Федоровна ушла. Люда доела галеты, взболтала бутылку с простоквашей, посмотрела на свет - уже и творожок сделался, сказала: «а-а…»-и, прямо из горлышка, выпила всю бутылку. Подперла голову рукой и почувствовала, что ей нестерпимо хочется плакать. Из-за Томы? Нет. На Тому она была зла, а сейчас и злость поутихла. Из-за того, что Галина Федоровна ее отругала? Конечно, нет. Это она, Люда, обидела Галину Федоровну, не как-то нечаянно обидела- хотела обидеть. «Не делаю из еды культа, как некоторые». Кровь прихлынула к лицу Люды, даже глазам стало жарко. Как она могла сказать такое, в чем упрекнула? Да, Галина Федоровна ест всегда в одно время. Застанет ее час обеда на совещании - развернет пакет и ест, И в троллейбусе так, везде. Но ведь она больна, разве она, Люда, об этом забыла? Может, потому и больна, что подолгу и жестоко голодала?..
Выросла в крестьянской семье на территории, оккупированной румынами. С восьми лет работала - водила лошадей во время пахоты на чужом поле, в богатых домах прислуживала. А жили все равно впроголодь. На шестерых - миска супу, вареного из воды, луку и перцу да миска мамалыги, которой не хватило бы и на одного хорошего едока. Фунта четыре кукурузного хлеба - вот и вся пища на сутки. Слегла мать, и отец, чтобы подкормить ее и детей, пошел ночью в лес охотиться на зайцев. Поймали его жандармы, избили - почти убили: с той ночи стал кровью харкать, так легкие и выплюнул. Мать недолго пережила его, и осталась Гадя, старшая из детей, с тремя малышами на руках. Никакой взрослой работы не боялась - была бы работа, спасти бы только братишек от голодной смерти. Правда, односельчане помогали, да мало кто в селе жил богаче семьи Гроза, а кто и жил богаче, тот помогать не привык. В двенадцать лет подалась Галя в город, нанялась в няньки. И здесь голодала, потому что все, до копейки, отсылала братьям.
Пришли Советы, и Галя осенью сорокового завербовалась на работу в Сибирь. Больше месяца в теплушке. Прибыли в Прокопьевск, а там зима невиданная - морозы трещат, слезы на щеках замерзают. Выдали всем бурки с галошами, штаны ватные да стеганки, шапки-ушанки, и уже не отличишь, кто парень, а кто девушка. Галину неизменно за парня принимали - рослая, плечистая, и голос низкий, мужской. Она и работала, как парень,- в шахте вагонетки грузила. Каска с лампочкой на голове. Работа тяжелая, да разве раньше ей было легче? Другое мучило: дикарь-дикарем среди людей, что говорят вокруг, чему смеются, о чем спрашивают - не понять. Трудно без языка. Попросилась из своего барака в барак к русским девушкам. Оказалась к языку способная - за год чисто говорить научилась, ночами русские книги читала. Теперь Галину Федоровну за сибирячку принимают, акцент у нее такой.