Утром потрескивают дрова в печке. На кухне хлопочет Мария. Звякнет миска, зашкварчит на сковородке картошка, потянет творожной кислинкой от свежих плачинт. Вадиму нравятся домашние кухонные запахи - в столовой так не пахнет. По душе утренняя суета в доме, беготня Марии, ее командирские покрикивания на дочку и мужа и быстрое «по-жалста?» вместо «что?», когда он о чем-нибудь ее спросит. И теснота на кухне нравится, когда семья в сборе, и сонная Томка всем мешает. Рыжие вихры нечесаны, шершавые губы припухли, широко расставленные зеленоватые глаза смотрят лениво и отрешенно. Пойдешь к отливу - наткнешься на Томку. Пойдешь к шкафчику - и тут она. «Ну что ты стоишь такая?..» - «У меня спина еще не проснулась». «Передай папе тарелку, Тома!» - «У меня еще руки спят…» Возьмет и, в самом деле, уронит…
Хорошо Вадиму утром в доме. Хорошо, что Томка маленькая, смешная. Днем она сделает «конский хвост», заговорит требовательно-быстро и станет почти взрослой.
Впрочем, днем он Томку видит редко, свободного времени и в воскресенье почти нет. Но если уж он окажется дома- беда: налетит на него Томка с расспросами, замашет перед его носом руками. Теперь у нее и глаза иные: не лениво-отрешенные, как утром,- допытывающие. Взгляд цепкий, прицельно точный. Приглядывается к тебе и так и этак, голову на один бок склонит, на другой - ловит тебя на «желтое пятно». Поймала и - упирайся не упирайся, не отпустит, пока всего тебя не выпытает, не высветит для себя. Иной раз отмахнешься, скажешь как бы покороче и не совсем то, лишь бы отстала, своих дум и забот хватает. А потом липко, нечисто на душе, и самому тебе требуется просквозиться, продуться чистым ветром ее доверчивого изумления, и, не замечая того, ты уже сам ловишь себя на «желтое пятно», чтобы не было туманности и смещения, чтобы не два - одно лицо у тебя было, и резкость на душу наводишь предельную, и только в полной этой ясности сам возвращаешься к себе.
Мать у Томки шустрая, говорливая, щедрая на придирки и ласку. Дом ею одной держится. Томка к хозяйству нелюбопытная, во времени транжирливая - посуда не мыта, дорожки не выбиты, а она сидит, мечтает. Вернется со смены мать и во вторую смену заступает: снует по дому в мягких тапках, только стук-звяк на кухне и в комнате стук-звяк. Покрикивает на своих непровор, к двенадцати ночи только угомонится и ляжет спать в жестяном уборе из бигуди. На работу (она швея, на фабрике бригадир) уходит розовая, несмятая, и прическа у нее высоко взбита, волосок к волоску, как у девчонки-модницы.
Мария - рукодельница. В большой комнате на цветастом ковре во всю стену ее вышивки и ажурные вязаные салфетки висят, на кровати простыня с расшитой каймой и грубым кружевом по краю, накидка на горе подушек вышитая, и занавески на окне, и полотенце, что поверх свадебной фотографии на стене висит,- все это еще ее девичья работа.