Она переворачивается на спину, ее взгляд безучастно изучает потолок. Дэйв понимает мои слова как приказ уйти.
— Я — скверна, я — грешница и искусительница. Я порчу хороших мужчин. Захария был прав. Я заслуживаю только плохого, что и происходит со мной, потому что я не хорошая девочка, Эзра. Я бы хотела быть хорошей, но я плохая, — она смотрит на меня. — Это случится снова, потому что я — блудница.
Какого черта происходит?
Я провожу рукой по своему лицу.
— Ты не шлюха, — с трудом выдавливаю я. — И кто такой, черт возьми, Захария?
Она всхлипывает и закрывает рот рукой, по ее вискам стекают слёзы.
Ревность для меня не характерна. Я беру женщин, ломаю их, имею их, как хочу, и бросаю. Эви отличается тем, что она — моя, и сама мысль, что кто-то прикасался к ней, вызывает у меня желание убить этого ублюдка. Я не знаю, что она делает со мной, но рядом с ней я теряю контроль над своей жизнью. Она не просто часть бизнеса, она — моё личное дело.
— Кто такой Захария?
Я хочу знать, кто, черт возьми, сказал ей, что она заслужила эту жизнь, что она не лучше шлюхи.
Она побледнела, взгляд стал отсутствующим.
— Мальчик, с которым я выросла, — шепчет она. Я усаживаюсь на её крошечную талию и склоняюсь над ней. Хватаю ее за подбородок и заставляю взглянуть на меня.
— И где этот мальчик сейчас, Эви? — мой голос остается ровным, несмотря на гнев, который кипит в груди.
— Я не знаю.
— Ну, — выдыхаю, — тот мальчишка ошибался. Дерьмо случается из-за чего угодно, а не потому что так кем-то задумано.
— Это моя вина, потому что я симпатичная. Не была бы я хорошенькой, он бы меня не захотел.
И что мне на это ответить?
— Эзра, — она садится, ее взгляд опускается на колени. Она глубоко вздыхает, и ее глаза поднимаются, наполняясь слезами. — Ты меня любишь?
Она же не может спрашивать серьезно? Я трогаю щетину на лице и смотрю на нее. В некотором смысле я забочусь об Эви. Я хочу ее, но я никогда не буду ее любить. Я просто не способен на это.
Я смотрю в её полные надежды глаза.
— Нет, — отвечаю я.
Её губы дрожат, и она кивает: — Потому что я плохой человек…
— Черт побери, Эви, — меня охватывает злость. — Нет, не из-за этого. Просто нет, и этому нет причин.
— Потому что я шлюха… — слезы оставляют дорожки на ее лице. Я ненавижу слезы, если только сам не являюсь их причиной. Никто другой не должен иметь возможность заставлять ее плакать. Только я. Ее слезы принадлежат мне.
— Нет! — рычу я. — Я хочу тебя трахнуть, а я не трахаю шлюх, — прищуриваюсь и смотрю на неё. — Что еще ты хочешь от меня услышать?
— Ты не понимаешь. Я всегда была шлюхой. Я всегда поддавалась соблазнам, даже не пыталась сопротивляться. Бог выбрал Захарию. Из-за меня он согрешил. Он был праведником, и все знали, что его погубила я. Он наказывал меня, чтобы мне было даровано прощение, но я ненавижу его за это, — она качает головой и продолжает свой бессвязный рассказ. — Бог любит грешников, но ненавидит сам грех, а я — грешница, Эзра. Я согрешила настолько сильно, что даже Бог не может меня любить.