Возможно, сразу же после смерти Архелая Иоанн Креститель ушел к ессеям. Было их в ту пору несколько сотен человек. Движение их только начало возрождаться после страшного землетрясения. В пору расцвета, примерно через 50 лет, их было уже около 4 тысяч.
Мальчику было вряд ли более 14 лет. Суровая праведность общины пришлась ему по сердцу, заставляла думать и приучала к аскетизму. Мертвое море даже в наши дни не лучшее место для существования. Там нет осознанной человеческой деятельности, там безжизненная гладь соленого моря, характерный запах, каменистые берега, точно такие же, как и гряда около Кумранской общины.
Учение ессеев, когда справедливость ставится во главу утла, а Учитель праведности — предмет поклонения, симптоматично для ищущих идеала. Впрочем, справедливость — слишком общее понятие, и не будучи ограждено сводом этических норм это определение мало что значит. Ессеи так и не успели в полной мере осознать, оградить и узаконить свою философию. Падение Иудеи, а с ней и этой нарождающейся философской школы — тому причиной.
Три ключевых момента было заложено в их мировоззрении: первобытный коммунизм — общность имущества между членами общины, отказ от жертвоприношений и, как следствие, поиск альтернативных способов очищения и отказ от женщин и рабов. Женщины, как считали ессеи, ведут к несправедливости, рабы — к недоразумениям. То немногое, что мы знаем о Крестителе, полностью подтверждает его воспитание у ессеев, его мироощущение. Дипломатия была чужда ему, хотя возможно, что даже незначительное ее проявление помогло бы ему избежать того страшного и закономерного финала, к которому совершенно непонятными тропами стремились бывший ессей и царственная внучка Ирода.
Другая сторона проблемы — доктрина ессеев в отношении женщин. У Крестителя не было никакого опыта в общении с прекрасным полом. И его магическая привлекательность для женщин была ему малопонятна. С другой стороны, он не только не знал приемов галантного обхождения, он воспринимал женщин как проблему, решения которой не знал.
Он был любопытен, но какое любопытство в пустыне у аспида, лениво греющегося на солнце! Фламинго, парящие в небе подобно шалям из розового шелка, — вот немногие его спутники. И юноша жадно впитывал знания и слова древних, он систематизировал их, как умел, и первая строфа, легшая в основу его понимания сути вещей, была такой: «Начало всякого дела — размышление, а прежде всякого действия — совет» (Серах а-Яхад. 37:20).
Затем, когда он уже много путешествовал, перемещаясь главным образом от сурового и пустынного Кумрана до цветущего и полюбившегося ему Иордана, главными для него стали слова: «Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте в степи стези Богу нашему» (Ис. 40:3). Слова эти сами вселились в него, вызывая определенный дискомфорт.