Не отрываясь, смотрели они друг на друга: она — Иродиада, супруга правителя тетрархии, холеная и, кажется, всевластная; она — вышедшая на охоту кошка, лениво потягивающаяся и уже выпустившая когти на той лапе, которая устремилась к добыче, на секунду задержавшись в воздухе; она — страстная и ожидающая. Он, Иоанн Креститель, — бесстрастный, отрешенный. Так повторялось несколько раз. И ни разу Пустынник не отступил от своих принципов, взгляд его был устремлен на Иродиаду, падал на нее и проходил насквозь, не задерживаясь. Это был взгляд человека, привыкшего за годы жизни в пустыне к постоянно волнующемуся морю песка. Песчинкой больше, песчинкой меньше — что она в круговороте мироздания?! Что она для человека, чье назначение было давно известно; для человека, давшего миру Новый Обряд, первым Распознавшего, первым Указавшего на Него и оставшегося в тени. Что ему, бродящему в сумерках по пустыне под руку с Вечностью, что ему до женских чар, пусть даже чар Иродиады — этой блудливой кровосмесительницы, чье гибкое тело славилось во всей Иудее, что ему до этой женщины?! Вечность — его подруга и спутница, казалось, была довольна его постоянством и в награду сулила нечто большее, чем гибкое тело или молчаливый зов Иродиады: она сулила ему пристанище в ряду своих подданных, а свободных мест в этом ряду было очень и очень мало. Пустынник выбрал Вечность — это было его право. Но каждый обязан платить за свой выбор, и судьба очень скоро потребовала с него плату. А в роли мытаря выступила Иродиада. Ее кошачья натура проявилась здесь в полной мере: она прохаживалась по крыше дворца то в одну, то в другую сторону, бросая плотоядный взгляд вниз, туда, где находилась желанная добыча — Пустынник. Однако добыча не давалась в руки — Ирод Антипа упорно молчал, когда Иродиада затевала разговор о Пустыннике. Даже тогда, когда руки его касались самых нежных ее мест и она вся, устремляясь им навстречу, говорила: отдай, отдай мне узника, — это не помогало.
Узник жил относительно свободно, письма от него ученики получали регулярно, и Антипа не препятствовал этому, сам читая их. Иоанн писал на достаточно хорошем арамейском языке, но иногда Антипа не понимал, о чем говорится в письме, так как Креститель выражался иносказательно. Он писал о каком-то новом пророке, упрекал учеников своих в недостаточной поддержке некоего Иисуса. «Я только его вестник» — так писал он о себе, но ученики его утверждали, что он, и только он являет для них мудрость Нового. Все, что касалось этого странного обряда — крещения, Ирод относил к чудачествам Отшельника. Антипа не раз приходил к узнику, и они подолгу беседовали. Антипа восседал в кресле, а узник, уцепившись за прутья решетки с такой силой, что его коричневая кожа светлела на пальцах, стоял как бы в клетке. Антипа иногда думал, что если бы постричь и причесать белые волосы Иоанна, он был бы необыкновенно красив. Именно эта мысль была ему наиболее неприятна. Ему казалось, может быть не беспочвенно, что так же думала и Иродиада, и он ревновал ее к пленнику.